Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

— Вот спадет температура, акклиматизируетесь и будете спать на веранде, — пообещала Анна. — У вас есть с собой ночная рубашка?

— Не помню… — пробормотала Ася. На самом же деле она не знала, что лежит в чемодане. Домой за ее вещами ходила Александра Ивановна, она же и укладывала чемодан.

— Если есть — наденьте свою рубашку, — сказала Анна, делая вид, что не заметила Асиного смущения. — Вероятно, вам надоело больничное белье. Знаете, женщине такие вещи поднимают настроение. А давайте я с вашего разрешения похозяйничаю. Вот славное платье. Люблю голубое.

— Я сама шила, — слабо улыбнулась Ася.

Переодевшись с помощью Анны, Ася вдруг почувствовала себя не такой уж несчастной.

— Ну, а теперь спать, — заявила Анна. — Сон для вас сейчас самое главное лекарство.

Анна ушла.

Ася закрыла глаза. Но заснуть что-то мешало. Это что-то врывалось через дверь на веранду. Какие-то смутные голоса, смех и шум, Отчего этот шум? Нет, не дождь. Может, ветер?

Ася накинула халатик и, держась рукой за стену, выбралась на веранду. Встала на стул коленями, положив локти на перила.

Взглянула и замерла. Ничего подобного она не только не видела, но даже и представить себе не могла: такое яркое, что на него больно было смотреть, огромное, — она не могла охватить его взглядом, — синее-синее море взбиралось к небу. Деревья, прежде она видела их только в кино, заслоняли берег. Кипарисы, действительно, похожи на свечи, вернее — на пламя свечи. Они молчаливы и торжественны, как памятники. Не случайно, кажется в Италии, их садят на кладбищах. Стоит ли сейчас думать о кладбище… От него не уйдешь… А вон та широкая тропа, наверное, ведет к морю.

Празднично одетые люди. Голые, бронзовые от загара плечи, руки, ноги. Пойти вместе с ними, чтобы хоть потрогать море. От этих людей ее отделяют какие-то пятьдесят метров.

Ася перевела взгляд вниз и увидела глубокий ров, на дне которого сквозь прошлогодние сухие листья сочилась темная вода.

От яркого, синего, живого и теплого моря, от веселых и здоровых людей ее отделял ров. Сможет ли она когда-нибудь перебраться через него?!

Пошатываясь, Ася вернулась в палату.

Сквозь сон она слышала, кто-то тихо входил, давал ей что-то пить. Она просыпалась, но не до конца, ей делали укол, укрывали одеялом, что-то говорили. Потом день как-то сразу померк и зажглась маленькая лампочка-ночник. И вдруг комната превратилась в коридор со множеством дверей; двери со свистом открывались и так же со свистом закрывались, и она никак не могла выбраться из этих дверей. Где-то за этими дверями был ров, на дне которого сочилась темная мертвая вода…

На следующее утро, на пятиминутке, Мария Николаевна передала Анне записку: «Вам предложат перевести вашу сибирячку в больницу. Не отдавайте ее. Она верит только в Вас. М. Н.».

Анна с благодарностью взглянула на сестру и в знак согласия кивнула.

Анна сидела как на иголках, ждала с минуты на минуту, что Спаковская заговорит о переводе. Но «королева» молчала. После пятиминутки она попросила Анну задержаться.

— Что же это такое? — с явным неудовольствием произнесла Спаковская. — Я считала, что уж кто-кто, а вы не станете нарушать правила ради личного знакомства.

— Простите, Маргарита Казимировна, вас неправильно информировали. Это не знакомая моя, а моя больная.

— И все же… в данном случае я на стороне Виктории Марковны. Арсеньева тяжелейшая больная, и мы должны ее отправить в больницу.

Анна представила плачущую у нее на плече Асю и сказала:

— В больнице она погибнет.

— Хуже будет, если она погибнет у нас, — сказала Спаковская и, видимо, заметив, как вспыхнула Анна, поспешно добавила: — Нет, нет, не считайте меня уж таким черствым администратором. Я думаю в первую очередь о больных. Смерть в санатории делает здоровых больными.

— Говорить о необратимости преждевременно.

В дальнем углу кабинета о чем-то вполголоса переговаривались Вагнер и Журов. И Анна не для Спаковской, а для них громко сказала:

— Поймите меня, Маргарита Казимировна, она погибнет в больнице. У нее такая ущербная психика. Она недавно заболела. Как хотите — я не могу… Я уже обещала. Я еще ни разу не нарушила свое слово, слово врача. Тогда и мне придется… — Анна не договорила.

Спаковская молчала. Молчали и те двое в углу.

— Я думаю, большой беды не будет, если мы оставим девочку в санатории, — сказал Вагнер. — Отправить ее в больницу никогда не поздно.

— Что скажет начмед? — спросила Спаковская.

Анна взглянула на Журова и вспомнила его фразу: «На меня всегда неотразимо действуют вот такие властные женщины или очень женственные натуры…» и, вдруг успокоившись, она обратилась к Спаковской:

— Прошу вас пока ничего не решать. Пусть Сергей Александрович будет арбитром, посмотрит историю болезни, послушает больную. Если и он, и Григорий Наумович найдут, что Арсеньеву следует отправить в больницу, — я не стану возражать.

— Поручаю вам разобраться в этом вопросе, — сухо проговорила Спаковская, обращаясь к Журову.

Анна с Журовым вышли.

— Послушайте, охота вам брать на себя обузу? — спросил Журов, покусывая травинку и сбоку поглядывая на задумчивое лицо Анны. — Не понимаю вас. Как мне известно, вы сегодняшнюю ночь не спали.

— Я врач. Я обязана лечить больных. Понимаете, больных.

— У вас удивительная особенность: выдаете прописные истины, а звучат они у вас как откровение. И не мечите на меня голубые молнии.

— Сергей Александрович, почему вы в Крыму?..

— Вы хотите спросить, почему я здесь, а семья в Москве?

— Нет, я хочу знать, как вы сюда попали?

— С двусторонним пневмотораксом.

— Я так и думала. А квартиру в Москве терять не хотите.

— Не хочу, — в голосе его прозвучали обычные насмешливые интонации. — Кстати, — добавил он с неожиданной запальчивостью: — фтизиатром я стал до того, как заболел.

— Я рада, — призналась Анна.

Они зашли к Асе. Молодая женщина лежала на спине, выпростав очень белые руки поверх одеяла. Тонкие, какие-то летящие волосы растрепались по подушке, к потному лбу и вискам прилипли мелкие кудряшки. На бледном, ставшем совсем маленьким, лице с запекшимся ртом — жили только глаза. Сейчас они уже не были ярко-зелеными, какими Анна их видела в больнице, они казались черными из-за темных теней вокруг век.

— Асенька, — сказала Анна, оправляя подушку. — Сергей Александрович хочет вас посмотреть.

Ася осталась лежать так же неподвижно, устремив взгляд на причудливые невиданные деревья за балконом.

Ее взгляд теперь постоянно притягивало диковинное розовое дерево: цветы на нем прикреплены к самым ветвям, и от этого ветви кажутся мохнатыми. Нянечка объяснила: «Называют его — иудиным деревом, а как по-научному, не знаю».