Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

Растворялась в море линия горизонта, и небо спускалось в море. Оно шумело, бесновалось день и ночь. Захлебываясь от крика, у берега кружились чайки. Их набралось великое множество.

И будто наперекор всему расцветал миндаль.

Но Крым есть Крым. Внезапно выпадал прямо-таки летний день. Солнце палило так, что больно было глазам.

В пору хоть отправляйся на пляж.

Сделав несколько шагов, Анна сдернула с головы вязаный платочек, распахнула пальто. «Теплынь, будто май», — подумала она.

Впереди мелькнула высокая фигура Спаковской.

Они работают вместе около года. У них установились отличные отношения. Анне нравилась требовательная деловитость Спаковской, ее дальновидность, постоянная собранность. Поражала находчивость Спаковской. Там, где она, Анна, все бы напортила своей горячностью, Спаковская умела ловко уладить вздорный конфликт между сотрудниками.

Маргарита Казимировна, если это было в ее силах, шла навстречу Анне, иногда явно подчеркивая, что она считается с мнением доктора Бурановой. И Анне было это приятно.

Однажды вместе они съездили в театр в Ялту, ходили в кино. Спаковская как-то заглянула к Анне, звала к себе. Но Анна так и не собралась. Дружбы между ними почему-то не получалось. Что-то мешало. Еще сегодня Анна сказала Вагнеру: «В доводах Спаковской всегда есть здравый смысл». Он ответил: «А вам не кажется, что у нее слишком много здравого смысла?» И сразу заговорил об Асе. Вагнер, как не раз замечала Анна, не любил разговоров о Спаковской.

Они встретились в хозяйственном магазине.

На Спаковской светло-зеленое из дорогого драпа пальто, отороченное у ворота норкой, и модная шляпка.

— Хотите купить сервиз? — спросила Маргарита Казимировна, увидев, что продавщица расставляет перед Анной чашки. — Если уж покупать, то советую — тот синий с золотом.

— Договоримся: вы мне его дарите на мой шестидесятилетний юбилей.

Спаковская засмеялась:

— Я с большим удовольствием подарю его на вашу свадьбу. А до свадьбы пейте чай из этого, ситцевого. Он очень милый.

— Как раз недорогой — девять восемьдесят, — сказала продавщица, снимая с полки пестрые чашки.

— Я беру этот.

— Чуть не забыла — вы в курсе, что завтра партийное собрание? — спросила Спаковская..

— Да, мне говорили. Но я дежурю.

— На два часа можно отлучиться. Вас подменит Вера Павловна. На собрании она все равно не выступает. Вы же читали статью. Я полагаю, у вас есть что сказать.

Еще бы! Когда Анна прочла эту статью в местной газете, то в первые минуты не поверила, что такое может совершить врач. Только подумать: машиной, которую она вела, врач сбила с ног женщину, и, чтобы уйти от ответственности, — оставила искалеченного человека в поздний час одного на дороге. Это равносильно убийству! Ведь она же не знала, что другие подберут женщину и отвезут в больницу.

Анна сказала:

— Это больше, чем подлость, — это преступление!

Они стояли у окна. На подоконнике рядом с упакованным сервизом лежали две хозяйственные сумки: из солидной Анниной торчали: буханка хлеба и вилок капусты, из сумки Спаковской — изящной, белой с «молниями» — ничего не торчало.

— Только, ради бога, не говорите, что вы не умеете выступать, — попросила Спаковская. — Видите ли, вы более чем кто-либо имеете право осудить этот поступок. Кстати, к нам собирается приехать товарищ из горкома.

«По-моему, нам надо говорить не для товарищей из горкома, а чтобы эта сволочь узнала о нашем презрении», — подумала Анна, но вслух сказала: «Хорошо, хорошо!» — ее ждали голодные Надюшка с Вовкой, и она заторопилась домой.

Передвинув деревянную стрелку на цифру 3, показывающую, где находится дежурный врач, Анна отправилась в свой корпус; на столе в кабинете ее ждали папки с историями болезни. Не прошло и полчаса, как зазвенел телефон. Из трубки донесся голос сестры Сони:

— Анна Георгиевна, скорее! Больной, высокий температура! Оба плохо, который делали переливание. Алексея Ивановича совсем плохой сердца. Скорее.

Анна не помнила, как пробежала триста метров до второго отделения. В вестибюле ее встретила санитарка, рыхлая пожилая женщина, с испуганным лицом.

— В какой палате? — спросила Анна, тыльной стороной руки вытирая потный лоб.

— В тридцатой и двадцать седьмой. Муравьев совсем, видно, помирает.

— Где сестра?

— В тридцатой.

В палату Анна вошла спокойно. Беглого взгляда на покрытое синеватой бледностью лицо больного было достаточно, чтобы убедиться — положение серьезное. Его худое тело бил озноб.

Сестра Соня молча подала Анне термометр. Ртутный столбик показывал 39,6°.

— Шприцы готовы? Вода для грелок есть?

Сестра кивнула. Ее смуглое скуластое с раскосыми глазами-буравчиками лицо озабочено. Соня-бурятка — застенчивая и на редкость толковая сестра. Анна обрадованно подумала — хоть помощница надежная.

— Алексей Иванович, — проговорила своим гортанным говорком Соня, наклоняясь к больному, — доктор пришел. Сейчас вам будет совсем лучше. Вот выпейте.

— Да я ничего, — проговорил больной, видимо, изо всех сил стараясь, чтобы зубы не стучали о края чашки.

Сказав Соне, что необходимо делать, Анна прошла в двадцать седьмую.

Белокурая, полная женщина, как только Анна вошла, громко заплакала.

— Доктор, я умираю?

— С чего же это вы взяли? — весело спросила Анна, зорко вглядываясь в лицо больной.

Она присела на кровати и пощупала пульс.

— Так часто бывает после переливания крови, — соврала Анна. — Потерпите часик, и все пройдет.

— Я рада, что вы дежурите, — улыбаясь сквозь слезы, произнесла женщина, — у вас больные не умирают.

— А я им не разрешаю.

Просунув голову в дверь, санитарка позвала:

— Анна Георгиевна, к телефону вас из третьего отделения. С больным Таисьи Филимоновны плохо.

Анна бросилась к телефону. «Неужели и там? Да, да». В журнале было записано: «Произведено переливание крови трем больным».

Сестра жалобным голосом сообщила: больному из сорок седьмой палаты плохо.

— Приходите. У меня первый такой случай.

— Валя, взгляни, голубчик, Таисья Филимоновна еще не ушла? — попросила Анна.

— Кажется, ушла, — голос оборвался, слышно было, как сестра тяжело дышит в трубку; после нескольких секунд молчания обрадованный голос прокричал: — Таисья Филимоновна, вас к телефону Анна Георгиевна!

Таисья Филимоновна выслушала Анну и сказала: «Не беспокойтесь, я сейчас к нему зайду».

Анна не отходила от Муравьева — стерегла сердце. Минут через двадцать ее вызвала в коридор Соня и, от волнения путая слова, сообщила: «Звонила Валя, просила прийти, парнишка совсем плохой».

— А Таисья Филимоновна?!

— Он ушел!

— Кто ушел?! — воскликнула Анна.