Владислав Николаев - Мальчишник

Скопившаяся в котелках дождевая вода покрылась льдом. Попробовал продавить пальцем — не продавливается. В кружках вода промерзла до дна и вспучилась буграми.

С неодолимой силой влекло обратно в палатку, в нагретый спальник. Но Командир, как и в теплые утра, перекинул через плечо полотенце, прихватил полиэтиленовый мешочек с умывальными принадлежностями и сбежал по уклону к реке. Это означало, что и остальным надо делать то же самое.

Почистив зубы, Командир разделся донага и с вскриком плюхнулся в дымящуюся воду. В другую минуту в реке была вся команда. Ахали, охали, крякали и подвывали — никто не мог удержаться от воплей.

Любо посмотреть на стройные, подбористые фигуры мужиков, скульптурно облепленные эластичными свежими мускулами. Многостаночник, в походном обмундировании и громоздких для его роста сапогах, производивший впечатление слабака, выглядел у воды античным атлетом: мускулы округлыми речными плитками лежали на груди, плечах, лопатках, руках и ногах, капли на них не держались и тотчас скатывались.

Растираясь махровым полотенцем, он философствовал:

— Купайтесь в талой воде, пейте ее побольше, сырую и непотревоженную. Еще вчера она была льдом или снегом — вот такую и надо пить. Телята с нее растут в два раза скорее, курицы несут по два яичка в день! Зачем птицы прилетают гнездиться к полярным льдам? Талая вода прибавляет им отцовских и материнских сил. Видели, как они толкутся под тающими на солнце снежинками? Проще было бы напиться из ручейка или лужицы, которые у самых ног, а они запрокинут головки клювами вверх и ловят обрывающиеся капли. Зачем? Тут что-то есть. Я верю в силу талой воды. И не потому, что пишут о ней ученые, а потому, что сам видел, как ловят ее птицы повернутыми вверх клювами. Скажите, зачем летом выманивает медведь из тайги медведицу и приводит на горные снежники, где и поживиться-то нечем? Зачем олень завлекает сюда важенку? Бродят они по голым камням, на которых и мох не растет. Зато меж камней журчит талая вода. И птицы прилетают, и звери приходят, и рыба приплывает, чтобы испить любовного напитка, прибавить сил для нежных игр.

— Сказки на салазках, — скептически отозвался Директор.

— Не скажи, — со смешком возразил Максимыч. — По себе замечал: прибавляется тут игривости. По возвращении с Полярного Урала всякий раз бегаешь за женой вокруг стола, точно олень за важенкой.

— А как было, когда вместе сюда ходили? — полюбопытствовал Директор.

— Вроде бы не приходилось бегать… Точно, не бегал. Сама льнула. Ну, Многостаночник, уговорил. В следующий раз, хотите вы или не хотите, снова беру с собой жену.

В дорогу надели на себя все теплое, что несли в рюкзаках: свитера, шапки, даже рукавицы — без них скрючивало от холода пальцы. Однако ближе к полудню солнце сбросило сонливую утреннюю лень, раздухарилось, задышало угольным жаром, на траве и листьях враз отопрела наморозь и каплями скатилась в землю. Закапало и с нас, одетых по-зимнему. Но долго ли снять шапки, рукавицы, стянуть свитера и спрятать обратно в рюкзаки? И вот уже Командир снова в голубой веселой рубашке ведет отряд дальше.

Солнце на ели, а мы еще не ели. Перед обедом искупались. Вода по-утреннему щипалась и кололась, но, разогретому ходьбой и рюкзаком, снедаемому собственной солью, необыкновенно приятно было вытянуться по хрящеватому дну и чувствовать, как омывают тебя быстрые родниковые струи. Еще приятнее выскочить после этого на горячие камни, подставить спину солнцу и согревать кожу сухим махровым полотенцем.

Перед ужином опять лезли в реку.

По дороге наловили низанку рыбы, и Щукодав, оттеснив от костра кашевара-дежурного, изжарил ее в панировочных сухарях. В золотистых хрустких корочках куски сами летели в рот. Была еще свежая мелкозернистая икра, тщательно очищенная все тем же Щукодавом от пленки, приправленная перчиком и мелко покрошенным диким луком. Хороша закуска! Ничего не скажешь!

Но к «посошку» не тянуло. Без него хмельны. Хмельны от усталости, недавнего освежающего купания, новизны впечатлений и сдержанной мужской дружбы, втянувшей в свое магнитное поле всех. Под аккомпанемент играющей реки, присоединяя в хор окрестный лес, молодо и сокровенно взлетела костровая:

Потом вспоминали о том, как добывали перец. Ни в одном доме, тем более в магазинах, его не оказалось: давно уже числится в дефицитных товарах. А какая без перца уха в тайге? Побежали в ресторан, где проворная официантка быстренько исполнила заказ — принесла на блюдце тощенький пакетик, а поверх него счет, в котором черным по белому значилось: семь пятьдесят.

— Что сие означает? — не поняли заказчики.

— Цена, — удивившись наивности вопроса, пожала плечами официантка. — Семь рублей пятьдесят копеек. У нас все с ресторанной наценкой. Хотите берите, хотите не берите.

Опять же: какая без перцу уха у студеной реки на Полярном Урале. Пол-ухи. И то лишку. Четверть ухи. Делать нечего — взяли. Но с того часа слово «перец» исчезло из обихода и заменило его «семь пятьдесят». Надо кому-то поперчить уху, протягивает руку и просит:

— Подайте-ка «семь пятьдесят».

— Возьми, — отвечают ему. — Только не забывай: семь пятьдесят, поэкономнее сыпь.

В первую ночь мы разместились в двух палатках, кто с кем пожелал, но уже в следующую Командир перетасовал всех по признаку: храпит — не храпит. Так появилась палатка «дизелей», и когда жильцы в ней засыпали, в другой палатке комментировали:

— Пускачи запустили, вишь, как стрекочут!

— А вот и дизеля включились. Будто тягачи в болоте завязли — надсажаются!

Шагастый Директор при первом же переходе натер весьма деликатное место. Друзья отнеслись с пониманием и сочувствием к его несчастью:

— Подшипник загорелся. Что ж, случается.

Бывали шутки покрепче, посолонее, по-своему тоже хороши и остроумны, но, к сожалению, и документальная проза не все терпит, требует отбора.

В разговорах у вечернего костра я часто слышал фамилию Базилевича, но долго пропускал ее мимо ушей: мало ли о ком говорят. В этот раз я вслушался, вник в то, что рассказывал Командир.

— Ходил он всегда напрямик. Болото так болото. Валежник так валежник. Кручи так кручи. Не признавал никаких петлястых троп и обходных путей, пускай и очень удобных. Идет впереди, плечистый, высокий, и ни разу не оглянется, как бы громко за спиной ни роптали. Роптал и я. Какого черта затащил нас в чащину, где, того и гляди, ногу сломаешь? Все мнилось за его спиной: сбились с направления, надо принять вправо или влево. Орешь ему, а он и ухом не поведет. Прет дуроломом — что лось. И вдруг раньше ожидаемого выскакиваешь к цели. Ни на полшага не ошибется, точка в точку выведет. Ориентировался в лесу, что в собственной квартире. С завязанными глазами не заблудился бы.