Владислав Николаев - Мальчишник

— А кто он, этот Базилевич? — наконец спросил я.

И наперебой поведали мне о человеке, оказавшем неизгладимое влияние на моих спутников.

Был он из породы сеятелей, щедрою рукой разбрасывающих вокруг себя семена разумного и вечного. После окончания Свердловского горного института приехал в Тагил на Высокогорский железный рудник с желанием не только приложить инженерные знания, но и отдать людям весь свой душевный жар и опыт. Молодой маркшейдер пошел по цехам, по шахтам и рабочим общежитиям, собирая вокруг себя бойких тагильских парней и рассказывая им о неизведанных краях, звериных тропах и ночных кострах.

Натаскивал подопечных с малого — с маршрутов выходного дня. Заленится кто-нибудь — на своем мотоцикле вывезет в лес. Бывало, два-три рейса сделает, доставляя на стоянку неохочих и нерадивых. А там учил расторопно и проворно ставить палатки, укладывать рюкзаки, ходить и бегать по компасу, учил взаимовыручке и дружбе. Потом он вывел ребят на соревнования по спортивному ориентированию, организованные по его инициативе впервые в Тагиле. Выиграв состязание, они отправились в свой первый дальний маршрут на красивейшую реку Приполярного Урала — порожистый Щугор.

Лет десять назад Владимира Базилевича направили на работу в Алжир, и там он погиб в шахте, раздавленный обвалившимся заколом. Хоронили его в Тагиле, за цинковым гробом шла тысячная скорбная процессия: друзья, ученики, последователи. Ныне каждый год в Тагиле разыгрывается по спортивному ориентированию приз имени Базилевича, а память о нем несут по таежным тропам в своих сердцах тагильские рабочие-туристы.

Вот они какие, современные витязи — с бескорыстной и жаркой душой, умеющие силой своего характера и обаяния увлечь людей к благородным целям.

До скончания века заразил Базилевич спортивностью своих подопечных. Летом кто на велосипеде, кто на веслах, зимой — на коньках и на лыжах. Все мои спутники — рьяные, заядлые лыжники. Какая бы стужа ни была на дворе, ни один выходной не пропустят, чтобы не пробежать «тридцатку». Детей, жен тащат за собой. Ревнители и непременные участники нижнетагильской «Снежинки». Но о «Снежинке» чуть позже. Ибо Максимыч вспомнил о другом тагильском витязе и с восхищением принялся о нем рассказывать:

— Николай Дмитриевич в недавнем прошлом — директор теплоэлектроцентрали, ныне — пенсионер. Основоположник клуба моржей. Ты ведь был в клубе, — не спросил, а подтвердил Максимыч. — Должен помнить: калориферы, кафель, эмаль, пластик, широкие светлые окна на воду, на синие леса на дальнем необжитом берегу пруда. Его рук дело. По инициативе Николая Дмитриевича построил город это замечательное здание для клуба моржей. А сам он — истый фанатик зимнего купания. Иначе не назовешь.

— Белым оленем зовут его в клубе. Волос на голове — первоснежный, поросль на груди — баскунчакская соль, тренированный, подобранный, легконогий — истинный красавец олень. Стоит ему самую малость поговорить с любым человеком, даже таким, который сроду холодной водой и не умывался, как тотчас обращает его в свою веру. Зайдет по делам к секретарю горкома либо директору комбината, увлечется, распалится, распропагандирует их, и назавтра, глядишь, и секретарь и директор трясутся от холода в одних плавочках на льду у проруби. Но трясись, не трясись: коли уж пришел, разделся — нырнешь в купель, примешь крещение. Самолюбие не позволит уйти от проруби «нехристем».

— Рассказывают, приедет зимой в Крым или Сочи, сразу же собирает полную аудиторию и выступает без никакой бумажки, на одном вдохновении с трехчасовым докладом о пользе закаливания, красоте спортивной жизни и вечной молодости. На следующий день, глядишь, за ним бегают по горным тронам человек сто, бросаются следом очертя голову в студеное зимнее море и вообще ни на шаг не отстают — куда он, туда и все, что он, то и они. Повсюду у него такие приверженцы — в огонь и воду за ним.

— В позапрошлом году он привел моржей фотографироваться к городской новогодней елке на театральной площади. Вокруг елки — сложенные из снега крепостные стены, башни, многометровые фигуры Деда Мороза и Снегурочки, ледяные горы, с которых толпами скользят вниз на ногах, на коленях, на мягком месте. Катальщики в шубах, дохах, дубленках, в меховых шапках и шарфах. Представляешь, что тут было, когда у елки вдруг появились мужчины и женщины в одних лишь плавках да купальниках. Движение на горках остановилось. Все вылупились на нептунов. Невидаль! Сгрудились они под елкой. Кто сел на снег, кто опустился на колени, кто остался на ногах. И ни один не дрогнул, покуда фотограф не исщелкал на них всю пленку…

А вот и «Снежинка» — традиционный лыжный пробег тагильчан по маршруту Азия — Европа.

В один из мартовских дней, в ясное солнечное воскресенье, утренним часом собираются у подножия Долгой горы на обширной лесной прогалине стар и млад. Приезжают на автобусах, грузовиках, в легковых машинах, подходят с лыжами на плече пешком… Подкатил Максимыч со всей семьей — женой и сыном, которых под грудой разноцветных лыж в машине не сразу разглядишь. Командир привел жену, Многостаночник — сына.

Мелькают иные знакомые лица. С тем учился в одной школе, с другим бок о бок жил в палаточном пионерском лагере, с третьим состязался на беговых дорожках стадионов. Махнув красной варежкой, приветствует меня из толпы Ильда Шамина, подруга и соученица моей сестры. Смуглая, высокая и стройная, она и теперь хороша. Как-то пройдет дистанцию? В свое время ее никто не мог обойти.

Я не единственный гость на празднике. Тряхнуть стариной приехали лыжники из Перми, Челябинска, Кургана и иных недальних городов.

В городе снегу почти не осталось. Асфальт сух и сер от осевшей пыли. И если в затененных уголках кое-где сохранились смерзшиеся остатки, то в это солнечное утро они вовсю тают, исходят ручьями и звонкой капелью.

А в лесу снег лежит нетронутым, искристо-белым, сахарным, и на его фоне особенно ярки и нарядны одежды лыжников: голубые, оранжевые, лиловые, бордовые, сиреневые нейлоновые куртки и парки. Пестрят полевыми цветами вязаные шапочки с кисточками и бомбошками; радугами колышутся и вьются на ветру шарфы.

Уложенные в ряд на белом снегу черные лыжи напоминают мне клавиши, и льющийся из усилителей ноктюрн Шопена будто рождается из звучных уральских снетов.

Прикрепленные к девичьим ботинкам лыжи своими круто загнутыми носками походят на лебедей с их чудными изгибистыми шеями. А лыжи, в снежных вихрях несущие с горы мальчишку, чудятся конями, вытянувшимися в полете в одну линию.

Омывающее душу вселюдное празднество. Хоровод смелых и ликующих кустодиевских красок. Еще пестрей и краше, чем на запечатленной художником стародавней масленице.