Владислав Николаев - Мальчишник

Сидя за столиком, на котором был положен белый листок с единственным словом «Акт», милиционер допрашивал стоявшего на ногах Биллса:

— В прошлом месяце на нашей дороге сгорел вагон. До сих пор не можем найти преступника. Ты, наверно, и поджег его? Признавайся!.. На следующей большой станции высадим тебя и всыплем по первое число — судить будем. А пока предъяви документы и отвечай без утайки: кто ты есть, откуда, с какой целью едешь?

Акцента в речи Биллса добавилось. Пристроившаяся рядом с милиционером проводница озадаченно и удивленно вслушивалась в его голос, а когда милиционер занялся изучением документов, продолжила допрос с неожиданным пристрастным участием:

— Откуда вы свалились на мою шею, соколики?

— Из Риги мы.

— То-то и слышу, что не по-нашему вроде калякаешь. Каким ветром занесло?

— Много всяких ветров. Месяц назад, например, мы были в Воркуте. Оттуда пешком поднялись в горы, а спустились с них в Обь уже на лодках-байдарках. Сейчас домой правим.

— В прошлом месяце по нашей дороге не ездили?

— Нет, тетенька. В прошлом месяце вы по другой дороге ехали.

— Выходит, вы эстонцы?

— Нет, латыши. Эстонцы — это Таллин, а мы Рига.

— Ну, пускай латыши. Никогда я у вас не бывала и не больно разбираюсь, кто и где там живет… Послушай-ка, — обратилась проводница к милиционеру, сурово-отрешенно переписывавшему данные из документов Биллса в свой акт. — Ладно ли мы делаем? Когда сгорел вагон, их и в помине тут не было. А сегодня ущерба нет. Только дым один, и тот уже выветрился. Латыши они. Понимаешь — латыши? Вроде как гости наши. Гости России. А мы с тобой не очень-то гостеприимно обходимся с ними.

Милиционер писать перестал, слушал, не поднимая склоненной над бумагой головы и не показывая глаз.

— Попросили бы кипятку у меня, — участливым голосом продолжала проводница. — Я бы уж расстаралась. Все бы вагоны обошла, либо на станции сбегала б за ним.

Милиционер встал во весь свой саженный рост, молча подал Биллсу документы, разорвал на мелкие клочки акт и строго приказал проводнице:

— Керогаз отдать. Керосин из него вылить. Весь, до последней капли! Кипятком обеспечить. Безобразие, что нет у тебя кипятка. Может, из-за вашей нерасторопности и горят вагоны.

— Во всех общих вагонах нет его, — защищалась женщина.

— Должен быть!

И отстранив с пути Биллса, ушел — суровый, неподкупный, благородный.

— Ну, пронесло грозу, — облегченно улыбнулась Биллсу проводница. — Поди, сердце в пятки ускакало? Забирай свой керогаз. И керосин я не вылью. Сгодится еще где-нибудь под открытым небом. Только в вагоне — ни-ни. Ну, иди к своим. А я сбегаю в купейный, кипяточку вам расстараюсь.

Вернувшегося целым и невредимым, к тому же с злополучным керогазом в руках командира притихшие друзья встретили преданными улыбками и ликующими возгласами. Радости ничуть не поубавило и то обстоятельство, что котелок был пуст.

— Ничего! Обойдемся без чая, всухомятку перекусим, — решительно сказала Зина дочь Айвараса и принялась нарезать хлеб.

Гунта дочь Алдиса намазывала на куски масло, а поверх — ржавый рыбный паштет. Затем куски переходили в руки Иветты, яркощекой, полногрудой и пышной девушки, которую не обстругали ни горы, ни урезанный паек, а если и обстругали самую малость, то постороннему взгляду это было незаметно. Иветта добавляла на куски тоненькие листочки сыра и напоследок увенчивала их сочными кружками красноспелых помидоров.

Пыхтя, принесла полное эмалированное ведро чая улыбающаяся всем своим широким лицом проводница.

— Спасибо, спасибо! — обрушились на нее со всех сторон молодые голоса.

— Можно было только кипяток принести, заварка своя есть, — смущенно бормотал Биллс.

— Вы гости, и я угощаю, — возразила проводница. — Чем богаты, тем и рады. Где-то у меня еще яички имеются, печеньице. Сейчас принесу, ежели, конечно, не поморгуете.

— Ничего не надо! У нас все есть! — дружно отвечали гости. — Садитесь рядом, и угощать будем мы вас.

— Я сыта, только что перехватила, однако не откажусь, попробую, что и как готовят в Эстонии.

— В Латвии.

— Ну да, в Латвии. Тьфу, опять оговорилась.

— К сожалению, латышских блюд нам не из чего приготовить… Уж для вас бы постарались.

— А это что? — указала проводница на многослойный бутерброд.

— Это просто-напросто туристский бутерброд, — со смехом отвечала Гунта.

— Все равно попробую, — проводница надкусила бутерброд, прожевала с чувством и похвалила. — Вкусно-то как! Теперь сама буду готовить такие. Давно уже купила несколько банок рыбного паштета и никак не могу стравить его своим огольцам. А вот так-то — с маслицем, сыром и помидорами слопают за милую душу… Спасибо, угостилась. Налегайте на чаек. Не хватит — еще принесу.

Поезд-тихоход приволок нас в Свердловск на рассвете.

Попрощавшись с проводницей, полусонные, мы выгрузились на желто освещенный фонарями перрон и стали обсуждать: дожидаться ли рижского экспресса на рюкзаках или сдать их в камеру хранения. Чтобы принять окончательное решение, Биллс отправился в справочное бюро уточнить, нет ли каких перемен в расписании. Я тем временем заскочил в стоявшую на перроне телефонную будку и позвонил домой. Трубку там не поднимали. Значит, жена с младшей дочерью на даче. А старшая, знал, на окрепших и подросших крыльях ширяла в эти дни где-то над Карелией.

Воротившись от справочного бюро, Биллс удрученным голосом поведал: поезд на Ригу ходит уже не по летнему расписанию, а по зимнему, то есть через сутки, и сегодня как раз пустой день.

Ну что ж, настал мой черед привечать молодых латышей от имени России.

Благодаря раннему часу они безо всяких хлопот отделались в камере хранения от заспинных рюкзаков и грузоемких тюков с байдарками, которые, оказывается, можно было катить по асфальту на приставных колесиках, как тачки. С собой прихватили один зеленый прорезиненный мешок с продуктами.

Месяц назад квартиру я оставил в разгар ремонта, откровенно говоря, сбежал от него, и перед дверью я предупредил студентов, что их ожидает великий развал и неразбериха. Однако в квартире мы застали полный и свежий порядок: медовым лаком блестели полы, обновленно сияли стены и все было расставлено, развешано, расстелено, словно, предугадывая, меня дожидались тут именно не одного, а с гостями.

Девушки тотчас включились в привычные для себя хлопоты: кто начал готовить ванную, кто встал у плиты, кто, прихватив бидон, побежал в ранний магазин, чтобы купить молока и сварить на нем какао, о котором всю дорогу пели возбуждающую аппетит туристскую песню: «О какао на сгущенном молоке!» Верных своих парней, заодно и меня, вооружив мочалками и мылом, отправили сдирать грязь в коммунальную баню.