Владислав Николаев - Мальчишник

Прихваченные попутным буксиром, спустя полтора часа после нас прибыли в Мужи молодые латыши и немолодые москвичи. Моя совесть почувствовала некоторое облегчение.

Через Мужи в этот день проходило два «Метеора»: один — на север, в Салехард, до которого рукой подать, — час быстрой езды, другой — на юг, в нашем направлении.

Латышам, конечно, во всех отношениях было удобнее и выгоднее возвращаться домой вместе с москвичами через Салехард, где поспевали на московский поезд, а они вдруг стали расспрашивать про южное направление: какие города встретятся там и что в них примечательного.

Главный с яростью набросился на студентов, словно за билеты платить они собирались из его кармана:

— Ничего сногсшибательного. Только денег вдвое ухлопаете. До Салехарда билет стоит два рубля, а до станции Приобье — десятка. Правила сложения и вычитания кто-нибудь из вас знает? Вот вычтите и сложите, и полученная сумма будет составлять ваш первый убыток. Если хотите, я за вас сосчитаю: восемьдесят восемь рублей на одиннадцать человек. А потом еще один убыток понесете на железной дороге, ибо та дорога подлиннее северной, значит, и билеты подороже. Набитыми дураками надо быть, чтобы не уразуметь этого.

Поблагодарив за исчерпывающую информацию, Биллс обещал еще раз обо всем подумать и все взвесить, однако, когда к пристани подлетел следовавший в верховья «Метеор», латыши со своими байдарками погрузились в него вместе с нами.

На следующий день под вечер мы были на железнодорожной станции. Здесь мне предстояло расстаться с тагильчанами. На Тагил ходил отдельный поезд. Меня он не устраивал по той причине, что прибывал туда ночью, значит до утра я не смог бы продолжить путь дальше. Я нацелился на свердловский поезд, ходивший, правда, кружным путем, зато избавлявший от пересадки.

Нам с Максимычем поручили взять билеты. Около часа мы томились в очереди. За нами стояли Зина дочь Айвараса и Гунта дочь Алдиса. Когда наша очередь подходила к окошку, из разговоров девушек я понял, что они собираются покупать билеты не до Риги, а пока только до Свердловска.

— Почему? — удивился я и в духе Главного стал наставлять их уму-разуму: — Дорога обойдется чуть ли не в полтора раза дороже. Да и в Свердловске новые билеты приобрести труднее, чем закомпостировать старые.

— Мы так решили, — неопределенно ответила Зина.

— Может быть, у вас денег не хватает? — смекнул я.

— В том-то и дело, — откровенно призналась Зина. — Из Свердловска мы позвоним домой, и нам срочно вышлют.

Деньги у меня оставались, и я обрадовался возможности хоть сколько-то сгладить впечатление о «пауках».

— Я вам дам, Потом вышлете.

Я вытащил из кармана бумажник, полез за своим и Максимыч, говоря при этом:

— Если у тебя не хватит, добавлю.

— Должно хватить, Гена.

Девушки смущенно зарделись, отказывались брать деньги, отмахивались, но на них дружно насела вся очередь, убеждая в том, что все мы — люди советские, одна семья и что всегда надо помогать друг другу и от такой помощи не следует отказываться, и девушки в конце концов сдались, уступили общему нажиму.

До отхода поездов времени оставалось вполне достаточно, чтобы с толком и чувством отметить долгожданное и важное событие, пришедшееся на этот день — пятидесятилетие Максимыча, а заодно и мне по-хорошему, под чарочку, расстаться с моими земляками, вместе с которыми чуть не целый месяц сушил на одном солнце портянки.

В привокзальной столовой сдвинули столы, заказали все лучшее, что варилось, жарилось и томилось на кухне: оленье мясо, рыбу, грибы, морошку. Командир преподнес смущенному всеобщим вниманием имениннику фляжку собственной работы, наполненную всклень живой водой. Я подарил спиннинг вместе со всей оснасткой, пожелав юбиляру ловить на него щук и хариусов так же удачливо, как ловил сам на Войкаре и Кокпеле.

За праздничным столом разыскало Максимыча известие, что пока он путешествовал по северам, сын его стал студентом горного института. Это был подарок из подарков!

На восточный манер был произнесен тост:

— Говорят: если хочешь счастья на один день — напейся, на месяц — женись, на год — купи машину… Все эти счастья тобой уже испытаны. Если же хочешь счастья на всю жизнь — будь здоров! Теперешнего богатырского здоровья и желаю тебе на последующие полета!.. Чересседельник помнишь? — сгустил я голос до зычного баса.

— Помню! — раскатистым эхом откликнулся именинник.

— Есть ли еще порох в пороховницах?

— Есть еще, батько, порох в пороховницах!

— Крепка ли еще казацкая сила?

— Еще крепка казацкая сила!

— Не гнутся ли еще казаки?

— Не гнутся казаки, батько!

— Ну, еще раз будь здоров во славу товарищества!

С боевым звоном соединились над столом русские граненые стаканы.

Едва поезд тронулся, Биллс вытащил из запятнанного сажей кухонного рюкзака керогаз, котелок и удалился в туалет кипятить чай. Девушки извлекли из того же рюкзака зеленый прорезиненный мешок с продуктами и принялись накрывать на стол. На станции они тоже времени зря не теряли, и теперь их мешок являл всякие яства щедрее скатерти-самобранки: краснощекие помидоры и белоносые огурцы, ноздреватый сыр и сливочное масло, печенье, конфеты.

Вдруг запахло чадом и керосином, и по проходу тревожно потянуло дымом. Он валил по-за краям туалетной двери, окаймив ее пышной, изукрашенной замысловатыми виньетками серой рамой. Что там стряслось у Биллса? Заглох керогаз и задушил его дымом? Или не смог окно открыть для вентиляции?

Всполошилась немолодая с широким дряблым лицом проводница.

— Ой, батюшки-светы! Опять вагон горит! Да есть ли там кто-нибудь? — в отчаянии дергала она дверную ручку. — Раз закрыта изнутри, значит, кто-то есть. Заперся, поджогец. Немедленно выходи!

Биллс не отзывался. Ахая и охая, проводница побежала в соседний вагон и спустя минуту, еще более перепуганная и запыхавшаяся, воротилась в сопровождении высокого, хмурого, решительного милиционера, неумолимый вид которого не предвещал Биллсу ничего доброго.

— А ну, кто там есть, немедленно отопри! Милиция! — сурово и громогласно потребовал страж порядка.

Дверь наконец отпахнулась. В чадном дыму явился Биллс, растерянный, с красными слезящимися глазами и подпаленными рыжинами на клочковатой бороде. Керогаз не горел, однако с шипением и фырканьем продолжал дымить и чадить. Стекло в окне закоптилось и стало непроницаемым. Так и есть, не смог опустить раму.

Милиционер схватил Биллса за руку, заученным движением завернул ее сильно за спину, отчего парень косо перегнулся, и как опасного преступника-рецидивиста повел его в противоположный конец вагона, где находилась конурка проводников. Проводница выплеснула в унитаз кипяток из котелка, залила холодной водой чадящий керогаз и, захватив вещественные улики в обе руки, побежала следом.