Михаил Соколов - Искры

— С Ряшиным мы на заседании комитета чуть не подрались. Но он — учитель, был в ссылке и старый рабочий завода. Трудно мне с ним тягаться, — признался Леон.

— Трудно, не спорю, — согласился Чургин. — Чтобы успешно выступать против Ряшина и его последователей — экономистов, тебе надо серьезно подучиться и засесть за книги по-настоящему. Быть может, следует даже ради этого пожить пока на хуторе.

— В Кундрючевке? Слушать, как батя собирается богатеть?

— Батя пусть собирается богатеть, а ты будешь готовиться к другим делам. Именно там, в Кундрючевке, тебе никто не будет мешать. А здесь тебя могут засадить за решетку. Кстати, Лука Матвеич возлагает на тебя большие надежды…

Леону приятно было услышать о себе такое мнение Луки Матвеича, но на хутор ехать ему не хотелось. Ничто теперь уже не влекло его в Кундрючевку.

— Я на хутор не поеду, — хмуро проговорил он, — Лучше уж на другой завод…

— На другом заводе не было стачки и, быть может, нет и такой организации, а тут все есть. После такой стачки здесь будет самая благоприятная почва для работы. На руднике Шухова, после того, как ты ушел, стало два кружка, да и на соседних шахтах появились.

— Здорово! — удивился Леон. — Но там все ты делаешь, а тут Ряшин всем управляет.

— А мы с Лукой хотим, чтобы здесь управлял всем ты со своими друзьями.

— Я? — удивленно переспросил Леон. — Ты шутишь…

— Нисколько, — ответил Чургин, — Будешь учиться, читать, приобретать необходимые знания и все наживешь.

— Хорошо, еду на хутор, — согласился Леон.

— Чем же ты здесь занимался до этого? — спросил Чургин.

— Читал. Тут Лука Матвеич новую газету оставил — «Искра», номер первый.

Чургин вскочил со стула, тряхнул Леона за плечи:

— Так что ж ты молчал? Давай скорее!

Несколько минут спустя Чургин уже держал в руках тоненький лист небольшого формата и читал:

— «Искра»… «Из искры возгорится пламя»… Понятно. Так отвечали Пушкину декабристы из Сибири. Знаешь послание Пушкина декабристам? — спросил он Леона и продекламировал — «Во глубине сибирских руд храните долгое терпенье, не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье…» Хорошо?

— Хорошо.

— То-то!

Леон никогда еще не видал Чургина таким возбужденным, юношески задорным и с изумлением смотрел на него.

Положив газету на стол, ближе к лампе, Чургин наклонился и стоя начал негромко читать. Читал с жадностью, быстро, и наиболее интересные места отмечал карандашом. Леон наклонился над столом и читал про себя, медленно, задерживая взгляд на отдельных не совсем понятных фразах, на подчеркнутых Чургиным местах, и оба так увлеклись, что не заметили, как вошли Степан и Ткаченко с Ольгой.

— Вот где ответ на твой вопрос о причине неудачи и нашей и вашей стачки, — сказал Чургин, указывая на отчеркнутые карандашом строки.

Леон прочитал вслух.

— «При крепкой организованной партии отдельная стачка может превратиться в политическую демонстрацию, в политическую победу над правительством».

И точно яркий солнечный луч осветил пережитые Леоном события на шахте и на заводе. «Правильно, значит, говорил Илья. Вот в чем беда: нет у нас этой самой „крепкой организованной партии“», — подумал он, а Чургин, словно угадав его мысли, сказал:

— У нас будет такая партия!

На следующий день на заводе появилась написанная четким почерком Чургина листовка. Она начиналась словами из «Искры»:

«Русская социал-демократия не раз уже заявляла, что ближайшей политической задачей русской рабочей партии должно быть ниспровержение самодержавия, завоевание политической свободы».

Это была первая листовка югоринской социал-демократической организации.

А вечером, когда Чургин пришел на свидание с Поляковым на квартиру бухгалтера Кулагина, произошел горячий спор.

— Я решительно возражаю против резких, преждевременных публикаций таких необдуманных доктрин. Они могут только отпугнуть от социал-демократии отсталых, верящих в царя рабочих, — раздраженно говорил Кулагин.

— Кого, например?

— Ну, мастера Горбова, старика Струкова и сотни других, им подобных.

— Мы должны опираться не на «живые мощи», а на молодых, энергичных людей.

— Но ведь это бланкизм чистейшей воды! — воскликнул Кулагин. — Ведь наши рабочие верят в царя, как в бога, и говорить им: «Долой царя», — это значит скомпрометировать в их глазах наши высокие социалистические идеалы и, кроме того, навлечь на себя ропот всех слоев общества.

Он говорил внушительным голосом, с солидностью человека ученого, и при этом то надевал, то снимал темное пенсне и играл им, и хоть вступил в ряшинский кружок недавно, но уже чувствовал себя старым социал-демократом.

— И вообще я не понимаю, какой нам смысл механически переносить западноевропейский марксизм на почву русского общественного движения, — продолжал Кулагин, вращая пенсне в пальцах и расхаживая по комнате. — Не знаю, как ты, Евгений, — обратился он к Полякову, — а я в некоторой части согласен с Михайловским.

Поляков поудобнее уселся в мягком кресле и, сверкнув стеклами своего пенсне, ответил:

— Михайловский был не прав, это доказано передовыми русскими социал-демократами — Плехановым в частности.

— И Лениным в особенности, — подсказал Чургин.

— Гм… Ленин, конечно, писал об этом, но я бы с удовольствием поспорил о путях практического развития русской общественной жизни, — сказал Поляков.

— Я пришел не на диспут, а для обсуждения известного вам дела, — ответил Чургин.

— Дела Цыбули? Я уже кое-что предпринял, — сообщил Поляков. — Придется достать немного денег, и он будет на свободе. Прямых улик против него, оказывается, нет.

— Сколько?

— Двести.

— Хорошо, завтра вы будете иметь двести рублей, а пока возьмите сто, — сказал Чургин и вынул из бумажника четыре двадцатипятирублевые бумажки.

— А мне больше и не нужно. Сто рублей я уже отдал кому следует.

Чургин не стал задерживаться. Прощаясь, он сказал Кулагину:

— С вами мы можем поговорить завтра на сходке. Пусть рабочие скажут, кто из нас прав… Кстати, листовка составлена по газете «Искра».

— Составили вы? — спросил Поляков.

— Я.

— Н-да… Напрасно вы со мной не посоветовались.

— Вы думаете, мы могли бы разойтись во мнениях?

— На сходке поговорим, — уклончиво ответил Поляков, протягивая Чургину руку.

Однако сходку собрать не удалось. Рабочие-кружковцы, видимо, находились под впечатлением арестов, и на хутор, к Степану Вострокнутову, явились всего три человека. Поляков ушел, а Чургин провел беседу о газете «Искра» и объявил, что на заводе создается новый социал-демократический кружок в отличие от прежнего кружка самообразования.