Александр Лозневой - Крепость Магнитная

Платон расхохотался: вот он каков Генка Шибай, не успел познакомиться, а уже раскрасил — чище некуда! Лицо седока застыло в смешной позе, глаза как-то наискось. Нижняя губа отвисла, нос картошкой, и все же лицо его, Ладейникова… Вот черт! Ему, Генке, в Москве бы учиться, а не кирпичи таскать.

Подтолкнув друг друга, двое парней зачмыхали:

— Конь-то не кован. Далеко не уедет!

— Рано ему на авто, кишка тонка, — сказал другой.

Ладейников понял, говорили о нем: неприятно все-таки, отошел в сторонку, раздумывая. Из показателей выходило, что возглавляемая им бригада работает так себе — середина на половину: и до вершины не дошла и вниз не спустилась, застряла где-то на полпути. Восторгаться нечем, но и сказать — плохо, тоже нельзя. Конечно, очень хотелось бы пересесть с «коня» на «трактор», да что поделаешь, тут, как говорится, и рад бы девку поцеловать, да борода мешает. В общем, бригада не так уж плоха; в ней есть парни, с которыми можно самому черту рога обломать! Климов, Глытько, Ригони, тот же Генка Шибай… Но вот Глазырин, хоть ты кол на голове теши. Гнать бы такого, а, поди, попробуй, тут тебе и профсоюз и комсомол — воспитывать надо! Выгнать легче всего, а вот…

Бригада Баянбаева опять на первом месте. Третий месяц подряд. Кто бы мог подумать?

Бригадира-победителя художник изобразил летящим на самолете. Обхватив фюзеляж короткими, кривыми ногами, Баянбаев улыбался. На голове огромная лисья шапка… И опять полное сходство: скулы, нос, глаза-ромбики.

— Подывись! Глянь же! — пробираясь к доске показателей, усмехался Глытько. — Богобоязный-то… Ха-а!.. На черепахе!.. Вот жмет, а… Аллюр три креста!

— Куда ён лупить?

— Вслид за Чкаловым на остров Удд!

— А може, в пивнуху?

— На какие шиши пить-то!..

Еще недавно Богобоязный гремел на всю стройку и вот съехал. Молодец Генка Шибай, не поскупился на краски, представил хвастуна в самом что ни на есть натуральном виде! С большим красным носом, пузцом, как у старичка. Сунув ноги в стремена-стаканы, Колька сидит на черепахе нагишом. В одной руке у него кирпич, в другой — штопор. На поясе в виде гранат — поллитровки.

Хватаясь за животы, — смешно — рабочие смотрели то на рисунок, то на самого Кольку, который стоял в отдалении, переминаясь с ноги на ногу и, видимо, не желая подойти ближе.

Последнее время только и говорили о Богобоязном. Как же, на всю стройку «прославился!» Так увлекся «змейкой с наклейкой», что, вернувшись однажды ночью, не мог попасть в свой барак, свалился в канаву и заснул.

Утром его нашли в одних трусах и майке: ни ботинок, ни нового костюма… Не оказалось даже кальсон.

— Взнуздать бы черепаху-то! Еще понесет, — заметил Порфишка.

— Дальше пивной не понесет.

— Всяко бывает, — обернулся Баянбаев. — Башкирская пословица говорит: и блоха лягнуть может.

Стоя в сторонке, Колька попытался было улыбнуться, дескать, наплевать на все, но улыбка получилась сквозь слезы. Опустился на бревно, притих.

Не один раз Богобоязный обещал «поднажать», вырваться вперед, пересесть хотя бы на «коня», но так и не вырвался, опустился еще ниже — на «черепаху».

Нельзя сказать, чтобы он не старался. И хлопцы его не бездельничали. Но ведь остальные бригады тоже не спали. А тут еще — бац — прогул, и показатели, будто колесо, катились под гору.

Кончился рабочий день, а строители не расходились: вот-вот должны были привезти деньги: зарплату выплачивали тут же на объекте. Люди с нетерпением ждали кассира, который, как полагали, ну, конечно же, выехал из банка. Шло время, а его не было. Рабочие с беспокойством поглядывали на дорогу: он, бывало, и раньше задерживался, не без этого, но не так долго. Непонятно что-то…

Платон развернул газету, отпечатанную на рыжей, оберточной бумаге, и стал читать вслух: он агитатор, и было бы непростительно упустить время, которое предоставил ему сам господин случай! В статье писалось о военных приготовлениях Германии, о все нарастающей угрозе войны. Агитатор и сам не заметил, как возле него образовалась группа слушателей.

— Тише! — зашикал кто-то. — Интересно очень.

— …Версальский договор, — пояснил Платон, — запрещал Германии иметь армию свыше ста тысяч человек, строить военные корабли, боевые самолеты, отменял воинскую повинность. Но пришла к власти клика Гитлера и на глазах всего мира демонстративно отвергла все пункты этого договора.

По велению фюрера началось формирование новых воинских частей. Со стапелей спускались подводные лодки, торпедные катера, закладывались более крупные военные суда. Грохоча гусеницами, с заводов Круппа выкатывались танки. В конструкторских бюро Хейнкеля и Мессершмитта разрабатывались новые образцы самолетов. В городах и селах стали возникать так называемые охранные отряды, во главе которых встал некто Гиммлер…

Послушать агитатора подсела новая группа рабочих. На стройке еще далеко не все были грамотны, а если кто и умел читать, то не всегда мог разобраться в прочитанном. К тому же, не так просто было купить газету. Страна переживала бумажный голод, и по утрам возле киосков выстраивались длинные очереди.

— …А теперь об Урало-Кузбассе, — предложил Платон.

— Про нас, выходит?

— Не перебивай. Читай, моряк.

— «Создание металлургических заводов на базе горы Магнитной и коксующихся углей Кузнецка — давняя мечта Ленина. Эту большую и неотложную задачу Владимир Ильич выдвинул еще в 1918 году. Гражданская война помешала развернуть строительство, и лишь спустя годы, вернувшись к мирному труду, советские люди взялись за эту проблему».

— Слухай, матрос, а правда, что гору Магнитную хотели продать иностранцам?

— Да, правда.

— Как же это… да ты что! — удивился Генка Шибай. — Продать можно телегу, коня, а чтоб землю… Родину?

— Тем не менее были такие, которые хотели…

— Вот гады!

— Ты, парняга, ишшо расскажи, оченно антиресно, — пробормотал бородатый плотник. — Аль, може, не знаешь?

— Как то есть? Давно известно… Сперва горой Атачи, как называли тогда гору Магнитную, завладели купцы Твердышев и его зять-«симбирянин», медных заводов заводчик, Иван Мясников. Они-то и построили в 1759 году железоделательный завод на Тирлянке. Но из-за того, что речка оказалась мелководной, перенесли вскоре на реку Белую.

В конце восемнадцатого века Твердышев умер и все его владения перешли по наследству в руки зятя, Ивана Мясникова. Одна из дочерей его, Дарья, вышла замуж за офицера Пашкова, принеся ему в числе огромного приданого Белорецкий завод. Пашковы выстроили потом великолепный дом в Москве. Кстати, в этом доме размещается теперь знаменитая Ленинская библиотека.

Шли годы. Один из наследников Пашковых не то пропил денежки, не то в карты проиграл, в общем, оказался в таком долгу, что хоть в петлю лезь. Вот тогда и было решено продать Белорецкий завод с торгов, продать, понятно, со всеми приписными к нему землями, а значит, и горой Магнитной.