Александр Патреев - Глухая рамень

В легко завязавшемся разговоре Вершинин спросил, снисходительно улыбаясь:

— Ты что же, прозевал ружье-то? Зачем уступил Проньке?

Оказалось, Жиган обманул их обоих: Ванюшку убедил в том, что лесовод никому не продаст ружье, поскольку оно досталось от отца, а Вершинину сказал, что Ванюшка жаден на деньги и ружье покупать не будет… Только потемки помешали Ванюшке приметить, каким настороженным стало лицо лесовода.

— Напрасно я продал ему: ружье-то ведь действительно отцовское, — сказал Вершинин. — Я прошу тебя: перекупи его у Проньки обратно. Пусть вдвойне запросит — возьми…

Ванюшка не понял и сослался на то, что теперь оно не нужно ему вовсе: рука-то, видите, какая? Висит, как мертвая. Вершинину пришлось сказать пояснее:

— Это мне нужно, мне. Я верну тебе деньги… Он — капризный, упрямый, может заартачиться, но ты… как-нибудь сумей уговорить его. И не откладывай, поскорее сделай.

Сорокин обещал, вполне надеясь на успех, а на вопрос Вершинина, куда идет он, ответил запросто:

— По семейным обстоятельствам, к Наталке… В читальне сегодня выходной, собрания никакого… А у нас с ней жизнь семейная, лучшего я и не ищу.

И Ванюшка пошел улицей, на самый конец поселка, туда, где ждут его… Вершинин, миновав еще несколько изб, остановился на дороге… Никто, никто его не ждет, и некуда было идти ему, а возвращаться на квартиру — тошно…

Дойдя до проулка, посредине которого достраивали двухэтажный дом, в потемках видневшийся отсюда, он повернул к нему.

Дверь в сени оказалась открытой… Он вспомнил, зачем сюда пришел, и внимательно огляделся. Техник-строитель сделал всё, как велено: кирпичи уже привезены, и завтра начнут класть печи.

По лестнице он поднялся на второй этаж, дернул за скобу. Новая дверь с первого раза не поддалась, потребовалось усилие… В пустых комнатах — их было две — зашуршала у него под ногами разбросанная стружка… Вот здесь будет он жить. Сюда поставит оба книжных шкафа, сюда — кровать и стол… Дом почти готов, немногое осталось в нем доделать. Потом — новоселье… Въедут и Горбатовы, будут жить по соседству с ним — только внизу… Вспомнилась ночная встреча с Аришей в сенцах Наталкиной хаты, — и новое волнение охватило его.

Немного спустя послышались внизу чьи-то шаги. Он прислушался: там, где будут жить Горбатовы, отворилась дверь, и опять стало тихо. Он подождал минуты две и, ступая в темноте осторожно, спустился по ступеням, отворил дверь. В этот миг тихо, с испугом вскрикнула женщина.

— Не бойтесь, это я, Вершинин.

Посреди пустой комнаты, напротив простенка, стояла Ариша и в темноте едва была заметна. Но он узнал ее, вернее, догадался, и, подходя к ней, уже ликовал душой… Нечаянная встреча в новом, еще пустом доме показалась Арише чрезвычайно странной, а Вершинин угадывал в ней какое-то вещее значение… Он молча взял Аришины руки в свои, крепко стиснул, и она не отняла их…

Уже несколько раз — обычно в середине дня — приходила сюда Ариша — то одна, то с Катей — посмотреть на свою будущую квартиру, а нынче в сумерки Наталка поджидала Ванюшку, Катя уснула рано, Алексей же не вернется домой с неделю, и ей захотелось сходить к Елене Сотиной, у которой не была давно… И вот — очутилась в новом доме…

— И сама не знаю, почему я пришла сюда, — как бы оправдываясь, молвила она, немало дивясь происшедшему с ней.

— А я знаю, — улыбнулся он и остановился в нерешительности.

— Почему?

— Вас привела та же причина, что и меня.

Она, подумав, согласилась:

— Возможно. — И уже сама, заметно осмелев, спросила шутя: — А почему не постучались?

Вершинин с мягкой и осторожной фамильярностью ответил:

— Пожалуй, я знал, что это вы. Я спешил, забылся…

— Тем более, — настаивала она таким же тоном, и впотьмах было видно ему, что она улыбается: — Вы способны ломиться в дверь?.. Давно это с вами, Петр Николаевич?

— Вообще — нет… но если надо войти, тогда…

— А что станет, когда будем жить по соседству? — В ее шутливых словах он услышал некоторое беспокойство и робость. Стало обоим уже не до шуток.

— Не знаю, — в раздумье сказал он. — Знаю одно: будем жить рядом. И как бы там ни было, я не могу не радоваться этой перемене.

— А я… боюсь, — призналась она.

— Вы об этом уже думали?

— Да, и не один раз… Мне кажется, вы обязаны дать слово — не искать встреч со мною.

Он не отвечал ей долго. Наконец произнес:

— Я не смогу так, мне очень трудно… Да и нужна ли эта жертва?

— А по-моему, это все-таки не жертва, — возразила она, видя, что он заходит слишком далеко. — Нет, не жертва, а просто… мы не должны мешать друг другу жить. — И, словно напоминая ему о главном, о чем забыл он, промолвила как бы через силу: — Ведь я… замужем… и у меня дочь.

Оба умолкли, натолкнувшись на преграду, которая показалась неодолимой… В проеме синего окна, наполовину запушенного морозным инеем, на них глядело безучастно небо. Ярко и холодно горели звезды… Вон одна, падая с высоты, пролетела небыстро по наклонной, оставив после себя золотую черту. Метеор сразу сгорел, исчез во тьме, и, проследив за ним, Ариша сказала с грустью:

— Упадет звезда, а люди… гадают по ней о счастье… Правда, наивно? А без этого — иногда скучно… хочется верить только в хорошее. Не грех погадать по звездам. — И, не утерпев, тихонько над собой посмеялась. — Иначе для чего же тогда они?..

Он понял тревожную грусть ее и эту неясную мечту, которая, подобно падающей звезде, проходит стороной, мимо ее семьи. Этими словами Ариша многое сказала ему о себе.

— Да, пожалуй, наивно… если юность осталась позади, — сказал он. — Но ведь и взрослый, поживший человек молодеет от счастья. Тем более каждому хочется заглянуть в завтрашний день, в конец года, в грядущее десятилетие. А границы возможного так узки… Почему же и не спросить «кудесника», как спрашивал когда-то Вещий Олег… помните? Наверно, у каждого человека свой «кудесник»… Был и у меня, и не один, но я с ними не в ладу и давно расстался…

Ариша притихла и чего-то ждала, чувствуя необъяснимую к нему жалость. А он, приподняв лицо, стоял перед ней и, глядя в окно, на небо, произнес почти печально:

— Я был все время очень несчастлив.

— Почему? Скажите, я пойму, — горячо и торопливо она подалась к нему.

Он начал издалека:

— Если человек счастлив, он не думает о счастье, не ищет: счастье — в нем, оно с ним. Человек не чувствует и сердца, если оно здоровое. Он не думает о хлебе, когда сыт, — так и счастье… А я — все думаю, и все ищу… Когда я один, без вас, то иногда кажется: устал я от этих исканий, состарился, никому стал не нужен. Огни мои погашены, время подходит к полуночи, звезды упали, а их предсказанья не сбылись… А вот теперь вы рядом со мной, близко — и я больше не думаю о счастье: оно со мной и во мне… Я только радуюсь, что мы — вместе. — И, наклонившись к ее лицу, спросил тихо: — А тебе?..