Борис Лапин - Избраное

Ночью за окном маленького загородного дома, где мы спали, слышны были шумы движущихся в темноте грузовиков, осторожные гудки фронтовых «эмок» и раскаты наших дальнобойных орудий.

С шести утра мы ждали Зинченко, старого рабочего вагоноремонтного завода, с которым мы познакомились вчера в райкоме. Он обещал свести нас сегодня по обходным тропам в пригородный лес. Два месяца назад в этом лесу, сухом и тенистом, гуляли по воскресеньям дачники и стоял пионерский лагерь. Сейчас под непрерывным огнем противника бригада Зинченко ведет здесь земляные работы.

Было уже около восьми, но Зинченко не приходил. Наконец, когда мы перестали его ждать, раздался стук в дверь. Это был он.

— Извините, — сказал он входя. — Вынужденное промедление. Так сказать, по независящим причинам. Мы захватили «языка». Можете себе представить, я отправился в ночной поиск по школьной аллее, и вдруг — маленький немецкий разъезд… Ну… пришлось отводить в штаб. Вот такая история…

Это был классический тип старого рабочего, такой, каким его показывает на сцене усатый, в порыжевшем от времени пиджаке. Сквозь стекла очков на нас глядели умные, еще молодые глаза.

Мы вышли на городскую окраину, тихую в этот час. Блеклая августовская зелень пробивалась сквозь заборы и изгороди спускавшихся вниз улиц. Было прохладно и ветрено. Утро большого города начиналось, как обычно. Автофургоны развозили хлеб но магазинам. В воздухе стоял запах выпеченного теста. Возы с помидорами, не спеша, двигались на рыночную площадь. Дворничихи мели подворотни. Гремело радио.

На дороге нам попадались красноармейцы и командиры, увидев которых Зинченко молодцевато вытягивался, прикладывая коричневую от табака руку к козырьку своей полотняной кепки.

Зинченко знал всех, и его также все знали. На улице он чувствовал себя, как в своей комнате. Мы прошли маленькую площадь, школу и булочную, дома за булочной и миновали ограду таксомоторного парка с навесом, пробитым осколками снарядов. Потом мы свернули в сторону и пришли к штабу батальона местной обороны. Батальон, состоявший главным образом из рабочих этого района, после непрерывных боев ремонтировал сейчас земляные укрепления. Кучухидзе, командир батальона, и Нилин, начальник штаба, ехали на конях по дачной дороге навстречу нам, вглядываясь в пролеты между изгородями.

— Рекогносцировка, — пояснил нам Зинченко.

Прохожих было немного. Потом в небе послышался шум мотора. Женщина в белой кофточке привычным жестом подняла голову.

— Наш истребитель, да? — сказала она своей спутнице.

Обойдя воронку от снаряда, они вошли в зеленый подъезд дачного Гастронома.

— Тоже будущий боец, — сказал Зинченко. — Лена Грабская, со Сталинки, ее берет Новицкая в бригаду…

На шоссе, за которым сразу начинался лес, стояли группы горожан с лопатами, мужчины и женщины в военных гимнастерках. Они расположились у насыпного вала, за которым виднелся холм и голубые корпуса лесного института. Тенистый каштан высился над мешками с песком. Зинченко прислушался. За лесом настойчиво повторялись глухие удары.

Дорога шла дальше полями. Дома уменьшались. Появились дубовые рощи, огороды, поля. Потом мы прошли в низину, окруженную холмами. Начались траншеи. Зинченко ворчливо давал вам указания, как итти. Сейчас нужно было двигаться оврагом. Поле было в зоне обстрела. Пока мы шли, два или три раза в огороды ложились немецкие снаряды.

— Ну и хватит, — сказал Зинченко. — Теперь опять замолчит, передвинет батарею на другое место. Пугать будет, что много артиллерии…

Эти места занимали немцы до того, как их отсюда выбили.

Страшную историю мы услышали от ученицы киностудии, бледной и заплаканной девушки, которую мы встретили у выхода из больницы. Ее приятель, молодой спортсмен, был схвачен немцами с военным донесением. Теперь он лежит в городской больнице: у него выколоты глаза, отрезан нос, рассечены щеки. Он жив и может говорить…

Солнце сильно припекало. В жарком белесом небе ползли бледные облака с нестерпимо сверкающими краями. Над фронтом висела желтая пыльная пелена. Вдоль огорода, где какой-то старый железнодорожник копал картошку, запыхавшись пробежала женщина с лопатой в руке.

— Что случилось? — окликнул ее Зинченко.

— На телефон! — крикнула она. — Сообщите в райком — сейчас троих у нас ранило минами!..

— Беги скорей! — сказал вдогонку Зинченко. — А говори тише! Спокойнее.

Он сощурился и стал глядеть куда-то поверх кустов, картофельного поля и дорожной будки, куда-то за холм.

— Извините, — сказал он, обращаясь к нам, — а ну-ка, я погляжу, что там такое… Слышите?.. Вы меня подождите, я вернусь через десять минут…

Быстрым шагом взбежав на вал, он исчез. Мы видели, как он проскользнул по ходам сообщения.

Вернувшись обратно на окраину города, мы долго ждали его. Мы разговаривали с красноармейцами, непрерывной цепью тянувшимися по улице. Потом мы снова пошли в штаб батальона, где беседовали с гражданскими бойцами о событиях последних дней. Они с гордостью называли нам людей, которых выдвинул их районе помощь фронту, храбрых и скромных добровольцев обороны родного города. Кондитер Семеновский, сержант Хмелька, заворг райпарткома Рабинович, рабочий Клещев, герой-пулеметчик Гондлях с термосного завода, фельдшерица. Надя Стачко — та, что ходила в аптеку вместе с бойцами и вытащила несколько десятков раненых из-под огня…

Стачко сидела против нас. Небольшого роста, энергичная, с голубыми глазами, она выглядела девочкой. Над бровью у нее виднелся шрам от осколка…

Когда мы возвращались, был уже вечер. Военная темнота стояла над древним украинским городом. Приближалась ночь, спокойная и тревожная в одно и то же время, с окриками часовых, с дальним уханьем артиллерии, с сигналами «воздух», с передвижением автоколонн и внезапными перестрелками, возникающими за пригородным лесом…

Зинченко все еще не было. Возле ремонтного завода мы встретили знакомого рабочего.

— Вы ищете Зинченко? Он всегда себя заставляет ждать, — сказал он. — Капризный старик. Всегда пропадает, куда его ни пошлют. Всегда ввяжется в бой или что-нибудь подобное… Сейчас он ушел в разведку. Утром придет…

30 VIII 1941

Впервые мы увидели Забненкова в воздухе. Его штурмовик пронесся у нас над головами. На земле шел бой. Несколько самолетов поддерживали нашу пехоту. Один изних стремительно летел над немецкими позициями. Он бомбил, увертывался от зенитного огня, снижался почти до крыш, строчил из пулемета, делал круги и снова заходил на цель. Стоявший рядом с нами капитан, вглядевшись в небо, сказал:

— Забненков летит, я знаю его почерк!