Николай Золотарёв-Якутский - Из тьмы

Внезапно в голове Бондалетова мелькнула мысль: «А что, если?» Он тут же вызвал самого опытного и верного сыщика — Копчика.

— С сегодняшнего дня возьми под наблюдение дом шестнадцать по Правленской. Ясно?

— Дом шестнадцать? По Правленской? — удивился Копчик. — Да ведь в нем божья старушка, вдовая асессорша Просвирина…

— Знаю, — прервал Бондалетов, — знаю. Но, кроме нее, околачивается там некий Токуров-Разбогатеев. Вот за ним и проследи. Сдается мне, что это и есть «Сын революции».

— Слушаюсь! Из моих рук не уйдет. Будьте покойны!

Копчик преследовал Уосука десять дней, но так и не заметил ничего подозрительного.

Ежедневно полным разочарования голосом он докладывал Бондалетову:

— Так что, ваше благородие, клиент совершенно бесцветен. С утра до обеда сидит в библиотеке, поглощая ученые труды. Часам к двум дня возвращается на квартиру и больше никуда не выходит.

— Черт с ним, — махнул в конце концов рукой Бондалетов, — сними наблюдение. Ошибся я, как видно.

Он и подумать не мог, что под именем «Сын революции» действовала маленькая, но хорошо законспирированная организация. Входили в нее Уосук, наборщик Жилин и еще несколько рабочих. Текст прокламаций составлял Уосук. В публичной библиотеке он каждый день брал одну и ту же книгу и вкладывал в нее написанные им листовки. После обеда в публичку заходил кто-либо из рабочих, заказывал ту же книгу и уносил листовки с собой. Потом прокламации размножались, от руки или набором — по обстоятельствам. А расклеивали их совсем другие люди.

Уосук заприметил Копчика, дежурившего днем и ночью дома. Все же иногда Уосук задним двором уходил на конспиративную квартиру, где встречался с Жилиным, чтобы обсудить план дальнейших действий. Убаюканный кажущейся инертностью «подопечного», Копчик не подозревал о таких отлучках.

Контрреволюция собирает силы. «По торговым делам я должен ехать в Покровск»

Весной, когда Лена очистилась ото льда, с ее верховьев на плотах и лодках прикочевала разномастная шваль — бежавшие от Советской власти жандармские и полицейские чины, белые казаки, черносотенцы и уголовники. Окопавшиеся в Якутске эсеры и меньшевики, еще год назад высокопарно именовавшие себя революционерами, с радостью встретили всю эту нечисть. Прибывшие значительно укрепили вооруженные силы Областного совета. Они же привезли весть, которая встревожила Соловьева и его подручных: из Иркутска для установления Советской власти в Якутии большевистская партия направила значительный отряд Красной Армии под командованием Рыдзинского. Стало известно, что отряд Рыдзинского движется на трех пароходах. Чувствуя, что силы не равны, совет начал подготовку к обороне. Предполагалось, что красноармейцы могут высадиться на любой пристани — Осенней, Гольминке, Высоком Мысу — или даже на острове Хатыстах, чтобы вести наступление через Зеленый луг. «Главнокомандующий» Бондалетов приказал во всех этих точках отрыть окопы и соорудить блиндажи. Здания женской гимназии, казначейства, церковь Преображения были превращены в опорные пункты обороны. На Высоком Мысу расположился заградительный отряд, на Покровском тракте — засады и посты.

На заседании группы «Сын революции» было решено предупредить красных. Взял это на себя Уосук.

23 июня он зашел к начальнику почтовой конторы.

— Я приемный сын вилюйского купца Николая Алексеевича Разбогатеева, вы, наверно, слыхали о нем, — значительно начал он.

— Знаю, сударь, как не знать! — поспешно откликнулся начальник почты. — Но, к сожалению, ничем не могу вам помочь. Вилюйский зимник давно закрыт. Отправить вас сможем только пароходом. А их пока нет…

— Я не в Вилюйск.

— А куда же?

— По торговым делам отца я должен ехать в Покровск.

— Что вы, что вы! — замахал руками начальник почты. — Разве вы не слыхали, что с верховьев движутся красные? В сторону Покровска запрещено всяческое движение.

— Ну, а если я добуду разрешение господина Бондалетова?

— Тогда — пожалуйста! У нас накопилось так много почты, что отправлю вас хоть завтра!

Уосук пошел к Бондалетову.

— Так-так… — протянул Бондалетов, выслушав Уосука, — а вы знаете о красных бандах, направляющихся сюда?

— В том-то и дело. Летом прошлого года отец заключил с покровским скотоводом Гермогеновым договор на поставку мяса Ленским золотым приискам. На днях Гермогенов должен отправить в Бодайбо триста голов скота. Отец велел предупредить Гермогенова, чтобы тот повременил, — иначе скот могут захватить красные. Я в Покровске не задержусь. Поговорю с Гермогеновым — и назад.

— Я вас выпущу, а вы к красным примкнете, — с улыбкой произнес Бондалетов.

Уосук изобразил на своем лице испуг:

— Не дай бог попасться им в лапы!

— Я пошутил. Ха-ха-ха! По правде говоря, мы вас кое в чем подозревали. А именно — в большевизме. — При последних словах Бондалетов обмакнул в чернила перо.

— Зря, господин Бондалетов. Я — и большевизм? Смешно.

— Вот вам две записки. Одна — начальнику почтовой конторы, другая — командиру сторожевой охраны. Только для вас!

Обрадованный Уосук поспешил на почту. Пораженный начальник почтовой конторы тут же взял с него плату за проезд и обещал прислать ямщика в девять утра. Уосук вернулся домой. Он так изнервничался и устал, что упал в одежде на кровать и заснул. Пробудившись, он с удивлением обнаружил, что стрелки часов приближаются к двенадцати. В столовой он нашел свой ужин, заботливо прикрытый хозяйским полотенцем. Тут только почувствовал он, что невыносимо голоден.

«Хорошо бы сообщить товарищам, что разрешение на выезд получено», — подумал он, подошел к окну и осторожно выглянул. Стояла пора белых ночей, и на улице было светло почти как днем. Под окном мелькнул человек в зеленой фетровой шляпе. «Снова ты здесь, приятель! Хитер Бондалетов, — улыбнулся Уосук. — Разрешить разрешил, а шпика послал: проследи-ка, что будет делать Токуров-Разбогатеев в ночь перед отъездом. Ну что ж, следи!»

Уосук разделся и нырнул в постель. Утром — Уосук едва успел позавтракать, — стуча по торцам мостовой, к дому Просвириной подкатила почтовая телега. Уосук быстро пошел к ней.

— Когда вернешься, Иосиф? — крикнула вслед ему Просвирина.

— Завтра! — громко ответил Уосук, чтобы услышал и шпик, который топтался поодаль.

— Ну, мила-ай, трогай! — прищелкнул языком ямщик.

Телега загрохотала по улице. Замелькали приземистые дома окраины. Вскоре резвый конь почтаря вынес повозку к мосту через сухой лог. Перед мостом дорогу преградил опущенный шлагбаум со свежими черно-белыми полосами.

— Стой!

Из окопа выскочили два солдата.

— Документы!