Алексей Горбачев - Сельская учительница

— Валентина Петровна, город! Она схватила телефонную трубку.

— Квартира Коротковых?

— Да, квартира, — послышался сочный голос Евы Станиславовны, Игоревой матери. — Кто звонит?

— Мне Игоря. Это я, Майорова!

— Нету! — И там, в далеком городе, бросили на рычаг трубку.

Валентина растерянно смотрела на телефонную трубку, несколько раз крикнула «алло», ей никто не отвечал.

«Неужели Мария Захаровна права? Неужели? Неужели? — докучливо жужжало в ушах. — Подлец, какой же он подлец».

Дома, свернувшись калачиком и позабыв о завтрашних уроках, Валентина лежала на кровати. Перед глазами, точно кадры знакомого фильма, мелькали картины ее недавнего прошлого.

Вот она стоит в светлом институтском вестибюле и слышит — кто-то смеется, кто-то плачет. Она боится подойти к доске, на которой вывешены списки принятых в институт. Она уверенно отвечала на экзаменах, ее похваливали экзаменаторы, но конкурс есть конкурс… Непослушные ноги будто прилипли к паркету. «А вдруг не приняли», — со страхом думает она.

— Если что, Валечка, возвращайся назад, будешь работать в детском доме, — говорила ей Зоя Александровна.

Но с какими глазами она вернется? «Нет, уеду на целину», — решила Валентина. К ней подходит паренек с загорелым лицом, в белой безрукавке, светлых брюках, в сиреневых босоножках.

— Ну что, черноглазая, приняли? — развязно спрашивает парень.

Она беспомощно смотрит на него.

— Как фамилия?

Странно, Валентина забыла свою фамилию. Она силится вспомнить и не может.

— Ты уже смотрела списки?

Валентина отрицательно качает головой.

— Трусиха. Идем. — Он берет ее, как маленькую, за руку и ведет к доске. — Читай от А до Я.

Валентина так громко смеется, что на нее обращают внимание.

— Приняли! Приняли! — кричит она, готовая расцеловать этого парня, точно от него зависел прием в институт.

— Значит, будем учиться вместе. Меня тоже приняли, — не без гордости сообщил парень. — Вот читай, я подчеркнул себя красным карандашом.

— Коротков Игорь Федорович, — читает Валентина.

— Так точно, сын собственных родителей. На одно место в институт было семь претендентов. Мы с тобой оказались первыми из семи. Здорово?. — Он достает из кармана красный карандаш. — На, подчеркивай себя, чтобы все знали.

— Нет, нет, не нужно, — отказывается она.

— Ты радуешься?

— Очень.

— А что положено, если на душе радость? — спрашивает Игорь и улыбается. У него красивые глаза — серые, стального блеска, с длинными ресницами, жестковатая темная шевелюра, чистое, еще по-юношески круглое лицо.

— Чего бы ты сейчас хотела? — интересуется он.

— Мороженого!

Игорь разочарованно кривится, но тут же, придав своему лицу выражение готовности исполнить все ее желания, говорит:

— Лады. Нас ждет ближайшее «Кафе-мороженое».

Как завидовала Валентина в детстве ребятам, которых папы и мамы угощали мороженым — ешь сколько угодно… Ее никто не угощал. Правда, иногда в детском доме тоже готовили мороженое в обед на третье, но порции на блюдцах были до обидного крохотные, добавку просить не смей: все ребята хотели мороженого, и всем оно нравилось.

Они сидят с Игорем за маленьким столиком, и едят мороженое из высоких металлических чашек. Можно заказывать еще и еще…

Потом они катаются на лодке, попеременно прыгают в воду.

— Ух, как ты здорово ныряешь, — восхищается Игорь.

В девять вечера уходит автобус Валентины. Игорь отговаривает ее — можно уехать завтра, а сегодня они пойдут в цирк или в летний театр послушать оперу. Валентине уезжать не хочется, ей хорошо с Игорем — он красноречив, начитан, хорошо знает город, умеет рассказывать о древней его старине. Она все-таки в тот вечер уезжает и всю дорогу думает об Игоре. Ей даже кажется, что два очень важных события в глубине души соперничают друг с другом: первое — она поступила в институт, второе — она познакомилась с хорошим парнем Игорем Коротковым.

Вот всплыла просторная студенческая аудитория, а в ней шумное комсомольское собрание. Обсуждается позорный поступок Виктора Марченко — тот уличен в спекуляции, его задержала милиция на «толчке», где торгуют всякой всячиной. Марченко жил на частной квартире, и предприимчивая хозяйка порой принуждала его торговать пуховыми оренбургскими платками. Игорь обвиняет. Он говорит горячо и взволнованно, громя спекулянтов вообще и Виктора Марченко в частности. Он считает, что таким, как Марченко, не место в комсомоле и даже в институте. Кем собирается стать Марченко? Учителем.

— Я повторяю, товарищи, у-чи-те-лем! — скандирует Игорь. — Учитель и спекуляция в любых ее проявлениях понятия несовместимые!

Валентина утвердительно кивает головой — правильно, правильно.

С места вскакивает Зина Солнышко.

— Коротков, а ты скажи нам, сколько получает твой папаша? — громко спрашивает она.

— Это не имеет значения, — отмахнулся Игорь.

— Нет, имеет значение! — кричит Зина. — Я не оправдываю Марченко, поступок его достоин самого сурового наказания. Но если выступают крикуны и фразеры, вроде Короткова, которым тепло и уютно живется за широкими многооплачиваемыми спинами папаш, мне противно их разглагольствование! Мне попутно хотелось бы спросить, почему Виктору Марченко до сих пор не могут предоставить место в общежитии, почему он вынужден платить втридорога за частную квартиру? Я предлагаю, во-первых, сделать Виктору серьезное предупреждение и, во-вторых, просить дирекцию института предоставить ему место в общежитии!

Игорь брезгливо морщится, а после собрания говорит Валентине:

— Вот тебе и комсомольцы. Оправдали спекулянта.

— Но у Марченко действительно трудные материальные условия, — возражает она.

— В таком случае пусть бросает институт и идет работать. Я, например, сомневаюсь, чтобы из него вышел хороший учитель.

Валентина подняла голову, кадры-воспоминания исчезли, потухли, будто оборвалась лента. В комнате было темно, жутко. За окном тоскливо посвистывал ветер.

— А каким учителем стал ты? — вслух спросила она.

Кто-то стучал в дверь. Валентина нехотя встала, зажгла свет, отворила, дверь, перед ней стоял Саша Голованов.

— Валентина Петровна, все в сборе, только вас нет. Или забыли, что у нас нынче заседание редколлегии?

— Нет, не забыла.

— Что случилось, Валентина Петровна? — забеспокоился он, подходя к ней.

— Ничего, ничего, Саша…

— Но вы, кажется, плакали?

— Саша, посоветуйте, как лучше добраться теперь до города.

— Поездом. А вам зачем в город?

— Понимаете, Саша, Игорь не вернулся с каникул.

— Сбежал-таки…

— Нет, Саша, видимо, нет, — неуверенно возразила Валентина. — Мне думается, его просто не отпустили родители, уговорили не ехать. Да, да, Саша, они виноваты, — как за соломинку, ухватилась она за эту догадку. — Я должна поехать, помочь ему. Понимаете, Саша, должна!