Юрий Либединский - Зарево

— Попытка самоубийства — вот что! Леончик Манташев, сын и наследник недавно умершего бакинского миллионера, стрелял себе в сердце. Но в ресторане гостиницы случайно оказался молодой военный хирург. Была тут же проделана виртуозная операция, и хотя положение тяжелое, но есть надежда на выздоровление; А я тоже был в это время в вестибюле гостиницы. Мне нужно было взять интервью у этой румынской дивы, которая поет и танцует, ну, вы, верно, знаете, — Сильвия Жоржеску… И только меня с ней соединили по телефону, вдруг — бах! — выстрел, близко так! Я бросил трубку — и вместе с прислугой прямо в номер. А я уже говорил, что с покойником… то есть — тьфу, пусть он живет и здравствуем? — с этим Леончиком я знаком и даже приятель по всяким студенческим благотворительным вечерам, и потому, изобразив чуть ли не ближайшего родственника, вбегаю в номер с криком: «Ах, Леончик, Леончик!» Стаскиваю с него рубашку, всю в крови, кровь так и хлещет. Тут входит этот хирург. Я вижу: сейчас начнут выяснять, что с ним. Я — в соседнюю комнату, там на столе — письмо, адресовано поверенному в делах, фамилию забыл, да это и не важно, письмо — вот оно! И он прямо пишет здесь: «Вчерашний разговор с вами об отказе в кредите убил меня». Так и пишет: убил… Сенсация! А кто, кроме меня, это имеет? Никто! И дальше тоже здорово, погодите-ка. — Кокоша достал письмо. — «Забастовка на промыслах сверкнула как меч, и я понимаю, краха фирмы нужно ждать в продолжение ближайшей недели…» — Кокоша победоносно потряс письмом. — И, прихватив письмо, я успел все-таки забежать в соседнюю комнату, и как раз он пришел в сознание и, узнав меня, сказал эти слова насчет красивой жизни… Но тут меня узнала одна сволочь — пристав: «Газетчик, а?» У меня с ним уже были неприятности. И я вылетел из «Астории» со скоростью пушечного ядра… Кстати, насчет ядер. Переписка эта между европейскими правительствами, как думаете, чревата войной? Или нет?

— Думаю, что война возможна, — сдержанно ответил Константин.

— Но ведь воевать-то никто не хочет, — говорил Кокоша. — Россия определенно не хочет. Франция, конечно, мечтает о реванше, но… интересно, что даст приезд президента к нам, — ведь ждут его… Вильгельм — вот не люблю молодчика! — фанфарон, маньяк, в нем вся загвоздка.

— Он уверен, что Англия воевать не будет, и заранее чувствует себя победителем, — сказал Константин.

— Но ведь Англия, правда, воевать не будет.

— Вы уверены? — с усмешкой переспросил Константин. — Один умный человек утверждает, что миролюбивая поза Англии насквозь лицемерна. Делая вид, что воевать не будет, она толкает грубого и жестокого, недалекого кайзера первым начать войну. Но воевать она намерена, чтобы сокрушить морскую мощь Германии и пресечь ее колониальные притязания.

— Значит, война будет? — спросил Кокоша.

— Есть одна сила, которая может предотвратить войну, — это международный пролетариат, — сказал Константин. — Если предстоящий в Вене конгресс Интернационала скажет «нет» — войны не будет. Остановите железные дороги, угольные шахты, промышленность — и конец! Войны не будет! — И слова эти прозвучали веско.

— Здорово! Скажет «нет» — и конец! Пролетариат — великая держава современности, а? Хорошая тема для статьи.

— У вас мало шансов напечатать подобную статью, — усмехнулся Константин.

— Вот в том-то и дело! — огорченно воскликнул Кокоша. — А куда мы идем? — опросил он вдруг, останавливаясь. Они уже были посредине площади.

— На почтамт, — ответил Константин.

— Чудесно! И я на почтамт. Сейчас я из Леончика такую корреспонденцию приготовлю для одной московской газеты — москвичи пальчики оближут. Потом в Киев маленький фельетончик, а в «Биржовке» меня золотом осыплют… Но Леончик-то? А? Римлянин, Петроний! Или дай красивую жизнь, или пулю в сердце… Принц! — И вдруг, видно вспомнив о чем-то, Кокоша покачал головой и сказал озабоченно и печально: — Беда с этими бакинскими принцами. Представляете, что наша Людмила учудила? По дороге к Краснорецку она в поезде, очевидно, влюбилась в одного тут, из Баку, — тоже принц… черт бы его побрал! — и, не заезжая домой, отправилась с ним в Баку! И главное, я совершенно дурацкую роль сыграл в этом деле. Именно я познакомил их! Разве мог я ожидать? Дома меня ждет такой компот, не дай бог…

Константин шел, сомкнув губы, шел молча… «Так вот она, тайна, о которой говорила Ольга. Она жалела меня и не хотела сказать правду. Пойти бы к ней и сказать: «Я все знаю», — и упрекнуть за молчание». Но вчера он сам усадил Олю в вагон.

— Черт бы побрал всех принцев на свете, — бормотал Кокоша.

— Ничего не поделаешь, волшебные принцы продолжают и, видно, долго еще будут царствовать в душах девушек, — сказал Константин. Он явно шутил, но в голосе его слышно было принуждение, шутка давалась ему не легко. — Волшебные принцы, если употреблять ваше метафорическое выражение, остаются таковыми, пока в них верят девушки, — говорил он. Ведь надо было о чем-то говорить.

— Какое там метафорическое! Самый настоящий персидский принц. А со стороны матери — внук бакинского миллионера Тагиева, что, конечно, тянет больше, чем эфемерный титул этого самого принца Али-Гусейна, а попросту говоря, Алика Каджара. Он довольно, в общем, приятный, хотя и совершенно бесцветный малый, студент Технологического института. И чем он мог прельстить нашу Людмилу, девушку, если вы помните, мыслящую и, как это говорится, «с запросами и направлением»? И что это будет? Законный брак или какое-нибудь безобразие? Но какой может быть брак между ними, ведь он мусульманин… И что в таком случае должен делать я? Морду ему набить? Вызвать на дуэль? Но ведь это просто даже смешно — дуэль? Пожалуй, действительно морду набить. Но тоже нелогично. Какой бы он там ни был, этот черномазый принц, но Людка-то его ведь полюбила. Значит, какое право имею я вмешиваться? А?

— Вполне логично рассуждаете, — сказал Константин.

Они уже вошли в дверь почтамта. Старинное здание обвеяло прохладой их разгоревшиеся на уличной жаре лица.

Облизывая сохнущие губы, Константин почти машинально вывел на бланке перевода вытверженный адрес матери, адрес, который когда-то был его адресом. Закончив операцию по переводу денег, он перешел к окну телеграфа. Неподалеку за столиком Кокоша, сбив на затылок фуражку, сочинял депешу в какую-то редакцию, чернильные брызги так и летели из-под его борзого пера. Константин передал в окошечко свою телеграмму, в которой некто Зуев извещал доктора Микаэлянца, проживающего в Баку, что больная поправилась и должна проследовать в Баку.

Под «больной» подразумевался сам Константин, а что такое доктор Микаэлянц — об этом Константин не имел никакого понятия. Сдав телеграмму, Константин разглядывал девушку-телеграфистку, которая, подсчитывая слова, напряженно шевелила подкрашенными наспех губами. Милое выражение рта проступало сквозь грубую краску. У нее были черные, кудряво завитые волосы, приятное, но усталое лицо.