Владимир Петров - Польский пароль

Вот сюда он, сержант Полторанин, вывел из леса свое отделение — уцелевших после боя пять человек. А оттуда, из города, через мост выскочил мотоцикл с коляской, развернулся лихо и стал там, правее дуба, на берегу. Вышедший навстречу капитан НКВД (у него на рукаве был желтый щит с мечом) загородил им дорогу, потребовал документы. Полторанин успел заметить странное в двух красноармейцах, приехавших с капитаном: тот, что сидел сзади и спрыгнул, брякнув трофейным автоматом, как-то очень уж небрежно и широко расставил, раскорячил ноги. А второй, стриженый, без пилотки, лежал в коляске, почему-то связанный и почему-то с побитым лицом (может быть, дезертир?).

Вот он-то, в то время когда капитан проверял документы, вдруг рванулся, вывалился из коляски, истошно закричал: «Братцы! Это немцы, диверсанты!» — и тут же дернулся под автоматной очередью своего конвоира.

Он тогда спас их, всех шестерых. Они зарыли его здесь, под этим дубом… Кто он был, стриженый новобранец, как его звали? Документов при нем никаких не обнаружили…

Полторанин подошел к дубу, снял фуражку, поискал могильный холмик — нет, не осталось следов. Даже бугорка.

Молодцеватый сержант из наряда КПП приблизился, вежливо поднял руку к виску:

— Что-нибудь потеряли, товарищ старший лейтенант?

— Многое мы потеряли… — вздохнул Полторанин. — Ну теперь, слава богу, вернулись. Парня мы тут схоронили в сорок первом… Понимаешь, браток?

Сержант молча кивнул, сдернул с головы пилотку.

А город Полторанин не узнавал, может быть, потому, что в свое время ничего тут как следует не запомнил (торопились они — с юга пылила большая немецкая автоколонна). Единственное, что сейчас узнал, — поднимающуюся от моста по склону дорогу, по которой они потом вели плененных «красноармейца» и «капитана», который оказался увертливым, ловким, пытался демонстрировать свои диверсантские приемы. Однако они игнорировали эти приемы и вложили ему чисто по-русски, от души, — он едва переставлял ноги.

Через гарнизонную комендатуру старший лейтенант Полторанин отыскал в/ч, указанную в командировочном предписании. Она располагалась неподалеку, на соседней улице, в уютном двухэтажном домике — коттедже, полускрытом яблоневым садом. Правда, попал он туда не сразу, а предварительно поплутал, пока наконец не отыскал калитку в переулке. Потом еще с полчаса посидел на скамейке у крыльца, перекурил: дежурный офицер выяснял, к кому, собственно, он прибыл.

Оказалось, к Ноль четвертому. А это не в самом доме, объяснил дежурный, а во флигеле, в дальнем углу сада.

Здесь было прохладно, в темном коридоре пахло дачной сыростью и гулял сквознячок через распахнутые окна и двери. Несло крепчайшей махрой, прямо шибало в нос. Полторанин заглянул в комнату — у стола, уткнувшись в бумаги, пожилой щуплый майор чадил козьей ножкой, синие пласты дыма тянулись в окно. «Неплохо устроился дядя, с вентиляцией», — одобрительно подумал Полторанин.

— Прибыл в ваше распоряжение!

Майор повернул голову и посмотрел осуждающе, как глядит учитель на опоздавшего ученика:

— Прибыл — это хорошо. А кто прибыл — неизвестно.

— Командир разведроты старший лейтенант Полторанин!

— А зачем прибыл?

— Для прохождения дальнейшей службы.

Майор сунул козью ножку в обрезанную снарядную гильзу, тщательно загасил ее и покачал головой:

— Ай-ай… Ас-разведчик, снайпер и следопыт, лихой командир, а докладывать по уставу не умеешь. Нехорошо, Полторанин…

— Извините, товарищ майор! Да как-то так с дороги… Растерялся малость.

— Ну это ты не заливай. Растерялся… — буркнул майор, разглядывая Полторанина из-под насупленных густых бровей. — Вот когда-то в Черемше ты небось не терялся. И на казенных лошадях ночные скачки устраивал, и без спросу на тракторе катался. Я ведь знаю.

— Откуда?.. — опешил Полторанин, удивленно, даже испуганно присматриваясь к тщедушному майору: что это за штучки, за приемчики — ворошить личную жизнь чуть ли не с пеленок? — Откуда вам известно?

— А вот из твоего личного дела. — Майор хлопнул по коричневой папке на столе, хитро ухмыльнулся: — Тут про все твои художества написано.

— Нет там этого! — насупился разведчик. — И нечего меня на пушку брать!

Майор расхохотался, вышел из-за стола, сделал несколько шагов, чуть прихрамывая.

— Ай да Полторанин! Ты все такой же занозистый! А ну-ка, иди к окну, к свету, разгляжу тебя как следует. Не узнаешь меня? А помнишь, как ты в Черемше на стрельбище мишень мне испортил? Помнишь следователя по особо важным делам Матюхина? Ну в тридцать шестом году по диверсии с экскаватором?..

Полторанин изумленно таращил глаза: ну конечно, он узнавал этот седоватый стриженый ежик и этот бугристый нос, похожий на картофелину!..

— Вспомнил! Так у вас же тогда еще усы были? Ну такие… Как, извините, у Адольфа…

— Были, — кивнул майор. — Да сбрил. Дискредитировали, черт бы их побрал. Ну ладно, земляк, садись. Клади свой сидор, снимай фуражку — да к столу поближе. Чай будем пить.

Сели. Майор налил из термоса крепкого чая, достал из тумбочки сахар, ложечки, сухари.

— Угощайся! Давай-ка погоняем чаи да заодно наш родной Алтай вспомним, былое житье-бытье, земляков-приятелей. Не возражаешь?

— С нашим удовольствием!

— Вот и хорошо. Тогда начнем с черемшанского немца-инженера. Он на строительстве плотины работал. Помнишь такого?

— Это Крюгель, что ли?

— Он самый, Ганс Крюгель.

— Да уж я его помню… Он у меня девку отбил, паразит. Женился вроде, а потом бросил, драпанул в свою Германию. Мы с ним на свадьбе сшиблись: я его в ухо саданул, а он меня боксом причесал. Апперкот называется.

— Уж не он ли зубы выбил? Передние-то, гляжу, у тебя все металлические.

— Нет… Зубы выбили недавно, в прошлом году, Тоже немцы и тоже боксом. Ну и ногами били, они ведь не разбирают. Эх-ма, влип я тогда крепенько… Под Харьковом дело было, недалеко от Золочева…

— Можешь не рассказывать, я об этом знаю! Кстати, оберста немецкого ты не забыл, ну, который ночью во время налета партизан, раненный, передал тебе копию плана минирования города? Ты его хорошо помнишь?

Полторанин вздрогнул, нахмурился, сразу ясно представив освещенную комнату, рослого офицера-эсэсовца, внезапно сраженного автоматной очередью из окна… Увидел и другого немца — армейского оберста, который тоже упал, схватившись рукой за плечо. И себя увидел: избитого, полуголого, пристегнутого к стене стальной цепочкой — пули из окна секли штукатурку над головой… Наверно, раненый оберст испугался его: ведь у Полторанина оказался в руках парабеллум убитого эсэсовца. Впрочем, страха у немца не было, и Полторанин не принуждал его, не угрожал. Оберст сам достал из кармана схему минирования, сам указал на ключ от потайной двери. И сказал по-русски: «Беги, солдат!»