Николай Кузаков - Красная волчица

— Ятока, юноши самовар. Рыбки солененькой принеси из погреба. Я печку растоплю да картошки нажарю.

И не заметили они, как в дверях появился Димка. На руках он держал закутанную в шубу девочку лет пяти. Рядом с ним стоял мальчик девяти лет.

— Принимайте гостей, — улыбнулся Димка.

Он поставил на пол девочку, раскутал ее. Девочка была пухленькая, глазастая.

— Знакомьтесь — Анюта. А это ее брат Слава.

— Ты это где же их взял? — спросила Семеновна.

— Питерские. Думали, не довезем, заморозим. Отогрейте да накормите.

Димка вышел и вернулся с тяжелым кожаным чемоданом, поставил его у порога.

— Что это? — спросила Ятока.

— Забегал на нашу квартиру. Забрал папины дневники.

Тетя Глаша раздела Анюту, усадила себе на колени. Слава несмело сел рядом на диван.

— Холодно дорогой было? — спросила Анюту тетя Глаша.

— У-у, как холодно.

— А где же вас Дима взял?

— Какая ты, бабуся, непонятливая. В детдоме,

— О, господи. А в детдом как попали? Где же мать-то с отцом?

Анюта хлопала длинными ресницами и не знала, что ответить. Выручил ее Слава.

— Папка на фронте. Мы с мамкой поехали из Ленинграда в тыл. Дорогой эшелон фашисты разбомбили.

— Вот ироды-то, — вырвалось у тети Глаши.

— Потом мы шли пешком, — продолжал Слава. — Мама несла Анюту. Налетели самолеты с крестами. Давай стрелять. Маму убили. Я Анюту опоясал ремнем, взялся за этот ремень, чтобы она не потерялась, и мы так шли, — Слава замолчал.

— Бабуся, а ты меня больше в детдом не отдашь? — забеспокоилась Анюта.

— Нет, моя-то, никому не отдам, — тетя Глаша прижала к груди Анюту.

Семеновна тяжело пошла к печке.

— А я у тебя жить буду? — щебетала Анюта.

— А у кого же еще? Я тут через пять домов живу, рядышком.

— Я тебя слушаться буду. Помогать буду.

— Помощница ты моя, — у тети Глаши задрожали губы. — Хватила, видать, горюшка-то, ягодка лесная.

Ятока собрала на стол.

— Обедать давайте.

Анюта сидела у тети Глаши на коленях, с аппетитом уплетала шаньгу с молоком.

— Ты картошечки поешь, — предлагала тетя Глаша.

— Картошку я потом.

— Ну, ладно.

Слава ел неторопливо.

— Слава, а ты что молоко-то не пьешь? — пододвинула стакан Ятока.

— Я же не маленький, — серьезно ответил Слава.

— Пей, Слава, — вмешалась Семеновна. — У нас коровушка своя. Вечером еще подоим.

— Спасибо.

— Димка-то как вас нашел?

— Анюту мальчишки обидели. Я с ними подрался, взял Анюту, и мы убежали из детдома. Вечером спать захотели. Сели на трамвай и поехали на вокзал. В трамвае и встретились. Он нас на заезжий двор ночевать увел.

Вошел Димка. Снял шапку, парку, пригладил пятерней густые волосы.

— Как себя чувствуют питерские? Оттаяли?

Слава благодарно улыбнулся.

— Выше голову, Слава. Мы из этих гор такими орлами вылетим, люди ахнут.

Димка подошел к зыбке, откинул полог. Маша тихо посапывала.

— Сестра-то подросла, пока я ездил.

— Ты, — тише, — предупредила его Ятока, — Разбудишь, заставлю водиться.

— У меня вон нянька есть, — Димка кивнул на Анюту.

— Анюте только поручи, она нанянчит, — улыбнулась Семеновна.

— Как там город живет? — спросила Ятока.

Димка прошел за стол, посуровело его лицо.

— Тяжело городу. Люди ночами стоят в очереди за пайкой хлеба. Топлива не хватает, в квартирах холодина. В некоторых школах открыли госпитали. На заводах работают больше женщины да подростки.

Димка задумался.

— У Полины Андреевны был? — спросила Ятока.

— Был. Продукты передал. Ужин она сгоношила. Налила себе чаю с молоком, нюхнула и заплакала.

— А Ирина-то где?

— Дома. Учится. Тощенькая такая. Вытянулась.

— Привез бы ее к нам.

— Звал на лето. Да какая мать отпустит?

— Дима, а как же тебе Славу с Анютой отдали? — недоумевала Семеновна.

— На воспитание взял. Вначале отказали, а потом Серафим Антонович и Полина Андреевна пошли в горисполком, они поручились за меня и за нашу семью. Серафима Антоновича в горисполкоме хорошо знают. На заводе лучший кузнец был. Вот и задержались, документы оформляли.

— Бабуся, а мы сейчас домой пойдем? — спросила Анюта.

— Сейчас, моя-то.

Димка глянул на Анюту.

— Ты это куда собралась, лягушка-путешественница?

— Жить ко мне. — Тетя Глаша с беспокойством посмотрела на Димку.

— Вот тебе раз.

— А я как? — уныло спросил Слава.

Димка положил на его худое плечо руку:

— Не печалься. У нас одна семья, мама, у Анюты валенки совсем прохудились. Сшей ей унтики.

— Сошью, И Славе что-нибудь придумаем.

Пообедали. Тетя Глаша с Семеновной стали одевать Анюту.

— Ну, а мы с тобой пойдем баню топить, — сказал Димка Славе, — Надо после дороги кости немного попарить.

— Дима, а ты меня стрелять научишь?

— Тебе это зачем?

— Я того фашиста, который мамку убил, все равно найду.

— Научу, Слава. Обязательно научу.

Июнь близился к концу. Разгорелось лето, набирало силу. В кедровых лесах зрели шишки. Время от времени от гнездовий сюда прилетали кедровки, подолгу сидели на упругих ветках, зорко следили, чтобы не забрел медведь.

А его тоже манил душистый запах молодых шишек. Да и кладовые бурундуков поискать не мешало бы — у этого зверька всегда прошлогодние запасы орехов есть. Увидев — медведя, кедровки кидались к нему и поднимали неистовый крик. Медведь раздраженно рычал и отправлялся на ягодники, по дороге ворочал колодник, разорял муравейники, выкапывал клубни саранок. После зимовки ему все еще жилось трудно. Вот и сегодня, выйдя на лесную поляну, он увидел Красную Волчицу. Она охотилась здесь на мышей, на мелких птичек. Медведь остановился, сердито фыркнул. Красная Волчица оскалила зубы, зарычала и метнулась в кусты.

Медведь спустился к ручью. На сырой земле было множество отпечатков следов диких оленей. Они сходились на закрайке леса, у куста багульника, от которого в горы убегала торная тропа. Медведь полакал воду и пошел вдоль ручья. Стук топоров от реки его остановил. Медведь развернулся и побрел в горы.

Вот уже неделю Димка, Андрейка, Вадим и Славка жили у Гремучего ключа. Перед сенокосом высвободилось время, и парни решили заготовить дрова для деревни. До войны дрова готовили в марте — апреле: пилили листвяный сырник, кололи чурки и складывали плахи в поленницы. За лето дрова просыхали. Теперь отапливались сушняком. Но поблизости, возле деревни, сухостой вырубили, и зимой приходилось ездить за ним далеко. Мучились бабы, мерзли в домах. Вот парни и решили заготовить дрова. Они у Гремучего ключа в бору валили сушняк и на волокушках вывозили к реке, складывали в штабеля.

Потом, когда придет время, скатят сушины в реку и сплавят в деревню.