Иван Истомин - Живун

Вспомнив все это, старик ответил:

— Ты всегда без причины ворчишь. Я же тебе говорю — знаю, где сядэи спрятаны, сейчас отнесу в дом, — и, надев малицу, вышел из чума.

— Свежей кровью угостить их не мешало бы, — вслед старику сказала Хадане.

— Пока угощать будешь, Алет придет, — ответил Ямай из-за двери.

Было темно. На небе не сияла ни одна звезда. В воздухе заметно потеплело. Старик подошел к месту, где спрятаны сядэи, разгреб ногами снег, нащупал край нюка и хотел приподнять, но он примерз к земле. Ямай оторвал его, нащупал рукой божков, они тоже примерзли. Старик стал отрывать их от нюка: одного оторвал легко, а у другого отлетела голова. Ямай стал думать, как быть. Вертя в руке сядэя, старик усмехнулся: «Не везет нам с Алетом. Придется только одного отнести в дом». И пошел было, но вернулся и подобрал голову второго сядэя. «Пускай будет сломан, — думал он. — Мне-то какое дело. У меня вон совсем божка нету, и то живу, даже не болел».

По дороге к дому он думал: «Вот какая темень, а старуха заставила тащиться из-за сядэев. Конечно, можно было бы отказаться, но тогда, чего доброго, жена стала бы опять противиться переходу в дом». А Ямаю после посещения Вэрьи почему-то очень захотелось жить в доме. «Ладно уж, — думал Ямай, — я сядэев где-нибудь на улице положу, найду место».

Зайти в дом старик не решился. Поднявшись на крыльцо, он жег спички в поисках какой-нибудь дыры, но не нашел и положил сядэев над дверью за панель.

Старик вернулся в чум веселый, словно выполнил какое-то важное задание. Хадане спросила, где он спрятал божков. Старик врать не стал и сказал, что в дом зайти он побоялся, положил сядэев на дверь за доску.

— Вот и хорошо, — одобрила жена. — Сядэи не впустят в дом недобрых духов.

Хадане сделалась заметно бодрее, затеяла разговор со стариком, делясь впечатлениями от посещения Вэрьи и своего дома.

Алет пришел поздно.

— О чем же так долго говорили на заседании? — спросила мать, глядя на улыбающегося сына.

Алет, моя руки, стал рассказывать, что было на правлении. Весь вечер прошел в спокойной беседе. Никто и не обмолвился, что завтра они будут переходить из чума в дом.

Ночью старуха разбудила Ямая.

— Вставай, засвети огонь, — полушепотом сказала Хадане.

Ямай, поеживаясь от холода, напялил на себя малицу, кряхтя, поднялся на ноги и, несколько раз чиркнув спичкой, засветил лампу. Старики посмотрели в ту половину, где, зарывшись головой в меха, безмятежно, чуть посвистывая носом, спал их сын.

— Спит. Не думает, что это последняя ночь в чуме. Разбудить? — Хадане подняла глаза на мужа.

— Зачем?

— В последнюю ночь все обсудить хорошенько надо, потом поздно будет.

— Да-да, — согласился Ямай. — Утром будем в дом перебираться.

Хадане повысила голос:

— Утром? Почему непременно утром?

Старик понял, что сказал совсем лишнее. Подойдя к постели, он опустил капюшон малицы, сел и, вынув трубку, стал набивать ее табаком.

— Конечно, не обязательно утром, — проговорил он наконец.

— Это только Алет может придумать. Ему все равно, готова семья к переезду в дом или нет. Надо разбудить его, пусть и он в последнюю ночь не спит, обдумает все.

— Зачем сон прерывать? У него все уже обдумано, так я думаю.

Хадане зябко куталась в меховую ягушку.

— Напрасно ты, старик, всех сядэев в дом отнес.

— Ты же велела.

— А ты и рад, — заворчала старуха. — Мне что-то всю ночь жутко, не знаю отчего. Хоть бы одного сядэя оставил.

Ямай вздохнул:

— Верно, старуха, нехорошо сделали. Хорти был бы жив, и то веселее, полаял бы. Теперь без собаки живем, совсем плохо, — Ямай вспомнил своего верного старого пса.

Слова эти навели старуху на мысль, за которую она ухватилась как утопающий за соломинку.

— Если бы в тундре жили, может, Хорти жив был. В поселке даже собака сдохла. Нам, старым людям, здесь, видно, тоже долго не жить.

— Ну зачем, старуха, такое говорить. Хорти старый был. Он бы все равно и в тундре подох.

— А ты не старый, ты, видать, молодой. Давай печку затопи, в холоде, что ли, всю ночь сидеть будем? Я сегодня спать совсем не могу, да и вещи подготовить надо.

И они оба не спали в эту ночь. Старик затопил печку, и они, негромко разговаривая между собой, принялись собирать свои вещи. Но собирать уже нечего было. Кроме постелей и посуды, все, как обычно, находилось в меховых и замшевых мешках да узлах.

Дрова в печке догорали, и Ямай вышел на улицу. Вернувшись с охапкой крупных свежих щепок, он весело сказал:

— Ах, хороший сегодня денек будет, старуха! Снег свеженький выпал, тепло, безветренно, и небо прояснилось. Солнечный будет денек!..

— Я не думаю, чтобы сегодня был хороший день, — ответила на это Хадане. — У меня с вечера ломило ноги, а это всегда к непогоде.

Ямай, подкладывая дрова в печку, ухмыльнулся:

— Тебе, старуха, все хочется, чтобы не так было, как я говорю.

Хадане собралась что-то ответить, но тут сын заворочался в постели, и она промолчала.

— Вставай, вставай, — обратился к сыну отец. — День сегодня хороший будет: снежок выпал, тихо, тепло, ясно.

— О, это хорошо! Сегодня ведь в дом переедем! — Алет быстро встал с постели.

— Знаю, знаю, сынок, потому и говорю.

А Хадане вздохнула и посмотрела на сына.

— В дом переходить сегодня? А ты вчера нам не сказал, чтобы мы подготовились.

— А что тут готовиться-то, мама? Не по тундре ведь кочевать…

— По тундре… — опять вздохнула старуха.

Во время завтрака она вздыхала, то и дело напоминая, что это их последнее чаепитие в чуме и они в последний раз греются у железной печки. Ямай же был в хорошем и приподнятом настроении.

После завтрака Алет сказал:

— Я пойду в правление, попрошу у председателя упряжку оленей, вы подготовьте все вещи.

Отец весело подмигнул жене:

— На оленях прокатимся, старуха, на оленях-то с вещами легче будет, так я думаю.

Поджидая Алета, старики оделись так, словно они собрались в дальнюю дорогу. Отец даже подпоясался широким пастушеским ременным поясом с ножнами, металлическими и костяными украшениями. Мать надела длинную добротную ягушку, подпоясалась вязаным кушаком и старательно обвязала голову клетчатой шалью. Сидя среди узлов, свернутых постелей, Хадане рассматривала бахрому своего цветного кушака, погруженная в невеселую думу.

Пришел сын.

— Ну, подводы готовы — две упряжки! — весело сообщил он.

Ямай быстро и легко поднялся:

— Уже достал? — И, заглянув за дверь, удовлетворенно добавил: — Верно, две нарты. Молодец, сынок! Ну, старуха, давай собираться.

— У меня все собрано, — еле слышно ответила Хадане. — Можете выносить, грузиться…

Алет промолчал. Он боялся неосторожным словом расстроить мать окончательно. Отец и сын принялись выносить из чума разукрашенные ненецкими узорами меховые и замшевые мешки, набитые одеждой и обувью стариков, оленьи шкуры, посуду. Затем они сложили вынесенный скарб в нарты. Хотели было привязать сзади к одной из упряжек нарту с продуктовым ларем, но подводы и так были тяжело нагружены.