Петр Сажин - Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень

Он открыл дверь, жестом попросил меня зайти и присесть, а сам плюхнулся на койку. Пружины застонали. Глядя на носки своих сапог, он пожал плечами, поднял голову, молча посмотрел на меня, вздохнул и спросил:

— Вы драться умеете, профессор?

— То есть?

Он подался вперед, сел поудобнее.

— Ну, не на кулаках, конечно!.. Для этого, я вижу, вы не очень–то подготовлены. Драться за идею?

— Думаю, что да, — сказал я.

— Думать тут нечего, профессор. Надо отвечать прямо — да или нет.

— Хорошо, — сказал я, — пусть да. Но мы ведь с вами об этом уже говорили…

— То дело дальнее, то вы будете делать потом, в Москве. А сейчас, как говорится, «противник уже у ворот».

— Какой противник и у каких ворот? Штурман Небылицын? Кнудсен?

— Нет, Кнудсен стоит в сторонке… Противник не здесь, не на борту «Тайфуна».

— Кто же он?

Капитан сделал глубокую затяжку, энергично выпустил густую струю дыма, забрал трубку в кулак и, словно раздумывая, говорить или не говорить, помолчал немного, затем вскочил на ноги, прошелся по каюте и, остановившись у стола, сказал:

— Плужник! Да, именно он — капитан дальнего плавания, герой партизанский, черт старый!

Он остановился, положил свою тяжелую руку на мое плечо и, нажимая на него, сказал:

— Вы знаете, я прибыл сюда не для того, чтобы кого–то выживать или заниматься дипломатией. Я вернулся сюда, чтобы делать большое дело. Понимаете? Вся страна вздыблена: задача — догнать и перегнать передовые капиталистические страны… В Ленинграде, Москве, на Урале, в Сибири, на Украине — всюду строятся заводы, фабрики… Люди работают как черти — недоедают, недосыпают. А тут, на флотилии?

Он еще крепче надавил на мое плечо.

— На флотилии, конечно, знают, что нужно догонять и перегонять, а тянутся на буксире. Люди рвутся к гарпунной пушке, на разделочную палубу, к жироварным агрегатам. А Плужник?.. Вчера вызывает меня к радиотелефону и спрашивает: «Чего это ты, Степан, надумал по ящикам стрелять? Заряды, — говорит, — тебе некуда девать? А?..» Я молчу. Плужник злится: «Чего, — говорит, — молчишь?»

Ну, думаю, драться так драться! Спрашиваю: «Товарищ капитан–директор, какая у вас погода?» — «Туман», — говорит. «Значит, салотопня зря уголек пережигает?..»

Капитан Кирибеев засмеялся. Я первый раз видел его смеющимся. Совсем другим стало лицо: глаза зажглись, на щеках — румянец, и куда только делись суровость и мрачный прищур!

Что тут было! В микрофоне забулькало, захрипело. Потом послышался крик. Боже мой! Чего только он не говорил! И кончил тем, что приказал прекратить обучение гарпунеров. «Категорически, говорит, запрещаю тебе государственные деньги на ветер бросать! А вернешься, отчитаешься за каждый заряд, за каждый гарпун!» Значит, пока мы швартовали косатку, Небылицын успел сообщить обо всем на китобазу. Понятно, профессор? Ушел я из рубки и всю ночь просидел за столом — писал в крайком, в Москву. Напишу — порву, напишу — порву, так все и выбросил.

Кирибеев тяжело вздохнул и замолчал, хотя по лицу его видно было, что он сказал еще не все.

— Зря вы это сделали, — сказал я.

— Что зря?

— Письма порвали.

— Нет, профессор, не зря. Во–первых — их не с кем отправить… Во–вторых — даже если я отправлю их по радио, то кто–то когда–то сюда прискачет, а сезон будет упущен… И, в третьих, — а это, пожалуй, самое главное, — зачем мне жаловаться? Зачем загромождать цека, крайком жалобами? Что я, не хозяин на судне? Что я, маленький? У нас завелась такая привычка: по всякому поводу обращаться в цека. Доказывать свою правоту нужно делом, на месте. И если ты за дело борешься, то тебя никто не слопает. Главное — добейся победы, а победителей редко судят. Правильно, профессор?

— И правильно и неправильно… Приказ старшего начальника…

Кирибеев вскочил.

— Что же, значит, по–вашему, конец моей затее?

— Боюсь, что да, — сказал я.

— Нет, профессор, я не намерен задний ход давать! Что скажут китобои? Конечно, нарушать приказ начальника — значит подавать плохой пример подчиненным. А объяснять им мои отношения с Плужником ни к чему. Придет время, сами узнают. Что вы посоветуете мне, профессор?

Он испытующе смотрел на меня.

— Что же вам посоветовать? По–моему, продолжать идти старым курсом, — сказал я.

Он хлопнул меня по плечу.

— Молодец, профессор! Я тоже так думаю. Значит, драться, так уж драться до конца! Вы не завтракали?

— Нет.

— Отлично! Я так проголодался, что готов один целого лосося съесть… Пошли!

Мы вышли из каюты. Утро уже разыгралось, но в бухте не было заметно перемен — по–прежнему висел густой туман, галдели чайки и кое–где выхлестывалась рыба. Но на сердце было легко и свободно, словно через густую завесу тумана проглянуло солнце.

В течение последующих трех дней, пока «Тайфун» продолжал болтаться в «глазу тумана», капитан Кирибеев, словно одержимый, с горящими глазами, с прилипшими ко лбу прядями волос, появлялся то на мостике, то на носу судна, то взбегал по вантам в «воронье гнездо».

С вдохновенным терпением, которым обладают, кажется, только птицы, когда они учат птенцов летать, капитан Кирибеев обучал своих китобоев смелому искусству охоты на китов.

Я видел его то в тесном кругу китобоев на палубе, то у пушки.

Разложив перед слушателями лист ватмана, вооружившись штурманским карандашом, он чертил схемы подхода к китовому стаду. Показывал, как выбирать лучшую цель, когда стрелять, в какое место целиться.

Потом он становился к пушке, подхватывал тяжелый стальной стебель гарпуна и ловко, красивыми движениями загонял его в канал ствола. Затем насыпал черный порох в гранату, навинчивал ее, обвязывал лапы гарпуна тонким тросиком, тут же разрезал его и показывал, как действует это до гениальности простое устройство.

Лапы гарпуна, когда он входит в тело кита, прижаты с помощью тросика к стеблю, а как только взрывается граната и раненый кит делает рывок, тросик лопается и лапы распускаются наподобие спиц дождевого зонтика. Они–то и задерживают гарпун в китовой туше.

Китобои гудели от восторга.

Капитан Кирибеев чертил новую схему, чтобы наглядно показать, как «вываживать» загарпуненного кита. Дело это сложное, и на нем часто проверяются смелость и быстрота реакции гарпунера. Что происходит, когда гарпун попадает в цель? Смертельно раненное животное пытается выскочить из воды. Куда? Все равно, лишь бы освободиться от стальной занозы. В этот момент кит похож на вырвавшуюся из гнезда страшной силы стальную пружину. Горе ротозею! Осатаневший от боли кит мечется, вертится, прыгает. Линь дрожит от натяжения, как струна, и если он не точно уложен, то рвется, словно леска для пескарей, на которую попала щука.