Виктор Московкин - Потомок седьмой тысячи

— Как? Что случилось?.. — вскричала Олечка, бледнея. — Почему вы молчите?

Выяснилось, что Веселов покушался на жизнь губернатора Римского-Корсакова. Он пришел в приемную губернатора, якобы вручить пригласительный билет на благотворительный студенческий концерт. Его пропустили. Он подал билет губернатору и, пока тот разглядывал приглашение, выхватил браунинг. Револьвер, заряженный разрывными пулями, дал осечку. Веселова схватили, и почти на следующий день он был казнен.

Зареванная Олечка никак не могла взять в толк, для чего надо было стрелять в губернатора. Пусть он палач, но для чего? Все равно на его место пришел бы другой, хуже или лучше, но пришел бы, как пришли на место убитых министров Боголепова, Сипягина, Столыпина не менее жестокие, и все осталось как прежде. И хотя брат, утешая ее, говорил, что героический акт был сделан не только для устрашения ретивых чиновников, но, что главное, для побуждения масс к действию и эта цель достигнута, Олечка не хотела соглашаться, не могла понять, почему для этого нужно было жертвовать Володиной жизнью.

С того дня Олечка начала взрослеть, и если по-прежнему оставалась молчаливой слушательницей, то уже не с таким восторгом внимала речам, произносившимся в квартире брата.

Олечка училась в старшем классе гимназии, как вдруг случилась другая беда: начались аресты знакомых брата. При внезапных обысках почти у каждого была взята нелегальная литература, у некоторых оружие. Кроме того, в собственном доме одного из членов организации жандармы нашли типографию. Всем, в том числе и брату, грозило длительное тюремное заключение, в лучшем случае ссылка.

В это горестное для себя время Олечка сблизилась со своей знакомой по гимназии — дочерью начальницы воскресной школы для рабочих и тоже учительницей Верой Александровной Карповой. Вера Александровна хорошо знала Олечкиного брата, потому приняла самое деятельное участие в судьбе девушки. Прежде всего она решила, что надо устроить свидание с арестованным. Однако идти за разрешением в губернское жандармское управление самой Олечке Вера Александровна посчитала неразумным: раз ее не побеспокоили при арестах, значит, о ней ничего не знали, а потому нет никакого резона напоминать жандармам о своем существований.

Вера Александровна была немногим старше Олечки, до самозабвения любила все таинственное (без этого жизнь казалась пресной), — через слушателей воскресной школы, среди среди которых у нее было много друзей, она подыскала молодую работницу, «невесту» брата. Разрешение было получено на ее имя, а отправиться на свидание должна была Олечка.

Провожая ее, Вера Александровна посоветовала надеть на голову платок и еще взять с собой в запас шляпку.

— Зачем? — не поняла Олечка.

— Удивляюсь тебе, — сказала Вера Александрович, приподнимая очки и глядя на Олечку близорукими глазами. — Шляпка для того, чтобы спастись от слежки. За тобой обязательно будут следить, как ты не понимаешь!

— Я действительно не понимаю, — виновато сказала Олечка.

— В тюрьму ты пойдешь в платке, как ходят работницы. А будешь выходить — незаметно наденешь шляпку, и твой след затеряется.

Олечка не возражала. Но велико было ее огорчение, когда брат, побаиваясь, видимо, провокации, отказался от свидания. Он заявил, что невесты у него нет. Казалось бы, все пропало, но Вера Александровна не отступилась. Используя большие связи своей матери, она достала для Олечки частные уроки в доме начальника губернской тюрьмы Ионина — надеялась, что уж отсюда-то можно найти пути, как связаться с арестованными.

Две девочки-погодки, которые должны были осенью поступать в приготовительные классы гимназии, с первых уроков привязались к домашней учительнице. Родители, видя, как они с радостным визгом бросаются навстречу Олечке, тоже добрели и старались оказывать ей всяческое внимание. Сам Ионин, рыжий, крупный мужчина, слыл в обществе за человека демократического толка, потому что любил поговорить о беспорядках в государственных учреждениях, в близком кругу знакомых смело обличал некоторые действия правительства. При всем этом он нисколько не стеснялся использовать в своем домашнем хозяйстве даровой труд арестантов.

Убирала комнаты в доме Ионина молодая арестантка из уголовных Ксюша. Приглядевшись к ней, Олечка, смущаясь и краснея, попросила передать записку брату. Она знала, что, в случае неудачи, рискует местом, но решилась. Женщина с пониманием выслушала ее и заверила, что исполнит просьбу; в тюрьме она ходит свободно и найдет удобный случай. «В записке ничего не будет, кроме поклона», — поспешила добавить Олечка, которую насторожила легкость, с какою Ксюша взялась выполнить поручение. «Да все, что хотите, — отозвалась та, — бумага, чай, не бомба».

Все-таки Олечка ограничилась одними поклонами. Уже на следующий день Ксюша передала ответ. Брат указывал, как для них важно сейчас доказать, что основное ядро организации сохранилось и действует. «Нужна пропаганда действием», писал он и сообщал адрес, куда Олечка должна была сходить.

Адресатом оказался служащий губернской почтовотелеграфной конторы. Лет под тридцать, худощавый, черный, с нервными, суетливыми движениями, он не внушил доверия Олечке. Письмо он принял поморщившись, когда читал, на лице было недовольное выражение.

— А ведь я вас где-то видел, — неожиданно сказал он Олечке.

— Возможно, — легко отозвалась она, припоминая одну из вечеринок в квартире брата; кажется, тогда был студенческий праздник — Татьянин день. Этот человек тоже был там и запомнился Олечке своим лицом — невыразительным, скучным, «уксусным», как определила она. — Вполне возможно. Павел — мой брат.

— Павел ваш брат? — воскликнул он. — Это чудесно! Значит, у вас есть с ним надежная связь. Чудесно!

Олечка рассталась с ним почти холодно. Он хоть и обещал что-нибудь придумать, но она ушла от него уверенная, что придумывать он ничего не будет, говорил только для того, чтобы избавиться от нее.

Однако дня через два этот служащий появился у нее на квартире. С собой он привел молодого человека, назвавшегося Алексеем. Выл Алексей высок, строен, с ясными синими глазами, с добродушным, вроде бы всегда улыбающимся лицом. Разговаривал он с Олечкой непринужденно, словно знал ее давно и теперь был рад новой встрече. Он напомнил ей Володю Веселова, так нелепо ушедшего из жизни после неудачного покушения на губернатора. Олечке нравилось разглядывать Алексея, прислушиваться к уверенному голосу, испытывала она при этом легкую взволнованность и смутное желание делать что-то опасное, героическое.

Только тут она поняла до конца смысл слов — пропаганда действием. Гости ее были членами городской эсеровской организации, случайно уцелевшие от провала. Они предлагали устроить побег заключенным, Олечке вменялось достать план внутренних строений тюрьмы, чтобы знать, где удобнее перебросить лестницу. Надо было еще выяснить, возможно ли через Ксюшу передать в тюрьму оружие. Такой у них был план. Что касается денег, которые будут нужны тем, кому удастся бежать, — все они должны уйти на нелегальное положение, и деньги потребуются им хотя бы на первых порах, — то тут путь один, уже испытанный — экспроприация почты. Служба одного из них в почтово-телеграфной конторе позволит узнать, куда и когда будут отправлять ценности. Правда, в последнее время нападения на почтовые кареты стали часты, охрана усиливается, удача будет зависеть от смелости участников экспроприации. К сожалению, после провала организация не располагает для этого людьми. Алексей мог бы быть одним из участников, но ему нужны помощники.