Абдурахман Абсалямов - Огонь неугасимый

Гаязов дал слово.

— Я провожу тебя, — поднялся Гаязов.

— Нет, нет. И не думай. Поезжай на машине прямо домой. Обо мне не тревожься. Я выдержу.

Яснова сказала это с не допускающей возражения требовательностью. Гаязов не мог противиться ее желанию.

Дома Надежда Николаевна, не раздеваясь и не зажигая света, присела у стола. С неодолимой силой почувствовала она всю горечь своего одиночества.

Постучавшись, тетка Маглифа сунула ей какую-то бумажку и, даже не расспросив о здоровье, ушла. Обычно Маглифа заносила ей счета из домоуправления — за квартиру, за электричество.

Опомнившись, Надежда Николаевна поняла, что в руках у нее телеграмма. Дрожащими пальцами распечатала ее. Телеграмма была от Марата: «Дорогая мама, поздравляю с днем рождения, желаю счастья, здоровья, долгих лет жизни».

А она совсем и позабыла об этом.

«Эх, сынок, сынок! Знал бы ты, что переживает сейчас твоя мама! Видимо, птица счастья навечно улетела от меня… Раньше, в трудные минуты по крайней мере, была с тобой. Сейчас вот сижу одна…»

Может быть, еще долго сумерничала бы Надежда Николаевна, если б опять кто-то не постучался.

— Войдите, — сказала она бессильно.

— Ой, почему вы в темной комнате? Пробки перегорели?.. — И одновременно с этим веселым девичьим голоском включился свет.

Надежда Николаевна растерялась, увидев Нурию с огромным букетом цветов и рой девушек. При Марате они часто бывали в доме Ясновой.

Окружив Надежду Николаевну, девушки шумно поздравляли ее, обнимали, протягивали цветы. Комната наполнилась девичьим стрекотом и суматохой. Надежда Николаевна сняла с себя верхнюю одежду и вместе с ней как бы сбросила с плеч давивший на них тяжелый груз.

— Раздевайтесь, девушки… Посидим, попьем чайку.

— Самовар я сама поставлю, сама! — сказала Нурия и, схватив в охапку самовар, устремилась на кухню. Потом завела патефон и закружилась под звуки вальса.

Если в душе заливаются соловьи, трудно себя сдерживать. Нурия давно уже позабыла те дни, когда одна-одинешенька проливала слезы в темной комнате. Теперь между Маратом и ею часто путешествовали розовые конвертики. У Нурии уже был свой «секрет» не только от домашних, но и от школьных подруг, — на ее имя приходили письма «до востребования».

— Эх, будь Марат дома… А что это за телеграмма? От Марата? — Нурия метнулась к серому листку, лежавшему на письменном столе Марата. Быстро обернулась и, посмотрев блестящими черными глазами на Надежду Николаевну, спросила: — Можно? — и покраснела.

— Можно, можно, — ответила Надежда Николаевна. Предвидела ли она сердцем матери день, когда эта черноглазая, веселая, ловкая девушка рука об руку с ее сыном пойдет по дороге жизни? Одобряла ли их союз?

Надежда Николаевна спрятала улыбку, увидев в зеркале над комодом, как Нурия, взяв телеграмму, отошла за угол шкафа и, прочитав, с минуту смотрела куда-то далеко-далеко. А когда Нурия, приутихшая, вернулась к подругам, Надежда Николаевна уловила набежавшую на ее лицо легкую тень грусти.

Помогая накрывать на стол, Нурия заговорила о близнецах старшего брата.

— Знаете, Надежда Николаевна, они так удивительно похожи друг на друга, что ни абы, ни отец, ни Гульчира-апа не разбираются, кто из них Ильдус, кто Ильгиз. Отец говорит, что так не годится, что нужно сделать метку. Я, чтобы не путать, повязала на ручку Ильдуса розовую шелковую ленту, а на ручку Ильгиза — голубую. На днях мы с отцом даже заспорили. Отец говорит, что с розовой Ильгиз, а с голубой Ильдус. Я говорю, что нет, с розовой лентой Ильдус, а с голубой Ильгиз. Марьям-апа, оказывается, когда нас не было, нарочно поменяла ленты. Мы и запутались. Ну и смеялись! Только сама Марьям-апа их не путает, — вдруг серьезным тоном добавила Нурия.

Девушки расставили цветы на столах, на комоде, на подоконниках. Комната приобрела совсем праздничный вид. Вскипел и самовар. Но Нурия не спешила нести его. Усевшись с подружками на диване, она рассматривала альбом. Надежда Николаевна вышла переодеться.

— Вы посмотрите, — сказала одна из девушек, показывая на снимок, — до чего Марат похож на своего отца.

— Ошибаешься! У него глаза матери, — запротестовала Нурия.

Надежда Николаевна переоделась в темно-синее шерстяное платье с длинными рукавами и белой вышивкой на груди, которое было ей очень к лицу. Она прислушалась к щебетанию девушек и вынула из сумки последний снимок Марата в форме курсанта. У девушек, особенно у Нурии, глаза загорелись. Что ни говори, они только кончают десятый класс, их будущее оставалось пока в тумане, они, как в сказке, стояли на развилке семи дорог. А Марат уже нашел свой путь в жизни. Вон как смело и прямо смотрит.

Кто-то постучался во входную дверь. Бросив альбом, Нурия стрелой помчалась открывать.

— Ильшат-апа! — крикнула она, всплеснув руками от удивления.

Передав сверток Нурии, Ильшат пошла навстречу Надежде Николаевне, лицо которой озарилось радостной улыбкой, поздравила ее с днем рождения.

— Ой, как хорошо, Ильшат, что надумала прийти. Я сама и забыла совсем, что сегодня мой день рождения. Девушки вот пришли, напомнили…

Нурия, стрельнув в сестру глазами, ткнула пальцем себя в грудь, затем приложила палец к губам, давая понять: обо мне ни слова! И, воскликнув:

— Ой, самовар мой! — умчалась на кухню.

Снова постучались в дверь. Нурия, однако, не спешила открывать. Надежда Николаевна вышла и поразилась, увидев Ольгу Александровну с Матвеем Яковлевичем, черноусого, чернобородого Сулеймана с Кукушкиным в его старомодных очках.

— Примешь гостей, Надюша? Пришли поздравить с днем рождения.

Выбежавшая из кухни с притворным удивлением на лице Нурия взяла у гостей свертки.

— Ты, ласточка, разве и здесь хозяйка? — спросил Матвей Яковлевич, приглаживая платком седые усы.

— Я еще и в вашем доме буду хозяйничать, — сказала Нурия, слегка покраснев.

Гостей пригласили к столу, на котором появился шумящий самовар. Все были веселы. Надежда Николаевна никак не могла опомниться: происходящее казалось ей красивым сном. Она не догадывалась, что Нурия, такая юная и беззаботная Нурия, с самым невинным видом разливавшая чай и нарезавшая торт, давно и тайно ото всех готовила этот вечер.

Девушка была довольна: «Пока эти люди с ней, Надежда Николаевна никогда не скажет, что одинока».

Снова зазвонил звонок. Еще кто-то пришел, и Надежда Николаевна, оживленная и похорошевшая, заспешила в прихожую.

В то самое время на другом конце Заречной слободы, в просторном доме за глухим забором, шумел другой пир. Столы, как на свадьбе, ломились от яств и вин. Заранее было предусмотрено, кто из званых гостей где и с кем сядет. На радиоле размером с добрый сундук бешено крутились пластинки. Крышка пианино открыта — садись и играй. К услугам желающих танцевать — светлая просторная комната с янтарно-желтым, до блеска натертым паркетом.