Абдурахман Абсалямов - Огонь неугасимый

— Здесь не завод. Пожалуйста, не беспокойте больного. Он нуждается в абсолютном покое. По предписанию врача, время пенициллин вводить.

— Пусть немного посидят, тетушка Шарифа… Разрешите, — с просительной улыбкой сказал Зариф. — Это ведь большие начальники.

— Самый большой начальник здесь я. Вот и не разрешу. Взрослые люди — должны понимать.

Надежда Николаевна с уважением отнеслась к справедливому требованию сестры — по всем признакам, хорошей, душевной женщины. И тут же поднялась.

— Выздоравливай, Зариф, поскорей.

— Спасибо, Надя. Выберется минутка — заходи. Буду ждать.

После того, как Назиров выгнал ее из своей комнаты, Идмас целую неделю не ходила на работу, сидела, запершись, дома. Она осунулась, каждый шорох бросал ее в дрожь.

Через неделю Идмас приплелась к Шамсии и сквозь слезы рассказала ей, что произошло у нее с Назировым. Шамсия почему-то испугалась.

— Ты, милая, наверно, на меня обиделась?.. Это ведь только по твоей просьбе… Вон твоя золотая брошка на комоде. Бери, пожалуйста.

Позже, немного успокоившись, Шамсия готова была растерзать себя. Своими руками вернуть золотую брошь!.. В следующий раз Идмас потребовала обратно золотое кольцо. В тот день они крепко поругались. И хотя Шамсия золотое кольцо не вернула, — «и не брала, и не видала!» — страх обуял ее. Она почуяла надвигающуюся беду. В бессильной ярости Шамсия грозилась: «Этот Назиров еще узнает меня. Я ему покажу…»

Но одно обстоятельство заставило Шамсию позабыть о Назирове. Шамсия узнала, что исключен из партии Шагиагзамов. Разумеется, ей дела не было, оставят ли его в партии, нет ли. Ей важно было, чтобы не опустел его кошелек.

Но когда Шамсию пригласили в партком и Гаязов спросил в упор, кем приходится ей гражданин Шагиагзамов, Шамсия растерялась. Что отвечать?.. И почему ее, собственно, спрашивают про этого Шагиагзамова?.. Ведь его ноги никогда не было на заводе.

У Пантелея Лукьяновича Шамсия держала себя куда увереннее.

— Если у меня нет защитника, то такой большой человек, как товарищ Гаязов, может наговорить на меня что угодно… Если беспартийная, так ни одному слову не верят… — всхлипывала она. — Единственная надежда на вас, на завком. Пожалуйста, Пантелей Лукьянович, не дайте опозорить… Ведь я все-таки член профсоюза.

И Пантелей Лукьянович, приняв слезы Шамсии за чистую монету, пообещал разобраться в деле. Но какое-то глубоко спрятанное сомнение Шамсия уловила в Калюкове и оттого встревожилась еще сильнее. Но догадаться, чем вызвано это сомнение, не могла. Болтливый Пантелей Лукьянович на этот раз никакой пищи для догадок не дал.

В тот же вечер Шамсия примчалась к Шагиагзамову.

— Отвечай, что наболтал про меня в райкоме, палач?.. — Она уже ничем не напоминала бедную вдову, жалостно всхлипывающую перед председателем завкома.

Вытирая грязным платком багровую шею, Шагиагзамов сказал:

— Ты с ума сошла. О тебе там и намека не было.

Но Шамсия была не из тех «доверчивых дурочек», которые верят каждому слову.

— Смотри, чтоб после не каяться! — И глаза ее сверкнули, как у кошки, выгнувшей спину и готовой броситься на собаку. — Не рассчитывай спастись бегством от меня. Я тебя и в аду разыщу.

Все же Шагиагзамов выстоял — Шамсия ничего не узнала. Но эта ловкая женщина пронюхала, что ее собираются обсуждать на завкоме. Ей передала об этом одна болтливая уборщица, которая заверяла, что сама слышала такой разговор между Гаязовым и Калюковым.

— Пантелей Лукьяныч, он хороший человек… Все защищал тебя. А Гаязов и слушать ничего не хочет. Говорит, о Якуповой нужно сообщить прокурору.

И тут Шамсия впервые, может быть, поняла, что играет с огнем, что никакая, даже самая искусная маскировка, никакой «зонтик» не сможет скрыть ее проделок от людских глаз. И Шамсия снова помчалась к Шагиагзамову. Она ворвалась в его комнату шаровой молнией.

Шагиагзамов был навеселе. Он молча наблюдал некоторое время и наконец сказал:

— Дура, чего орешь? Эка важность, подумаешь… В моем партбилете оказалась твоя фотокарточка… та… на пляже… Я же еще и виноват, что носил ее у сердца…

Шамсия побледнела.

— И Гаязов видел эту карточку?.. — прошептала она.

— Не знаю, кто из них Гаязов, кто Гамазов, — бросил Шагиагзамов. — А только все видели. Интересно же… в партбилете…

— У-у-у! — напустилась Шамсия с кулаками на Шагиагзамова. Он невольно отступил в угол. — Палач, пьяница, негодяй… Опозорил меня перед всем народом.

Шагиагзамов захохотал. Глаза у Шамсии округлились.

— Ты еще смеешься надо мной, палач! — взвизгнула она. — Мало тебя выгнать из партии, тебя надо в каменный мешок посадить. Я сама пойду к прокурору.

— Молчок! — прикрикнул на нее Шагиагзамов, внезапно сделавшись серьезным. — Знай край, да не падай. Чей муж… — Шагиагзамов согнул указательный палец, как нажимают на курок винтовки, — чик! — И он взмахнул рукой, изображая падающего человека.

Шагиагзамов вернулся с фронта задолго до окончания войны. С чужих слов он рассказал Шамсии, как за измену родине комиссар расстрелял ее мужа. Фамилию комиссара он хорошенько не запомнил, не то Сайфуллин, не то Сафиуллин.

Шамсия знала, что ее муж служил в одной части с мужем Ясновой — Харрасом Сайфуллиным. Она-то и предположила, что комиссаром, расстрелявшим ее мужа, был как раз Харрас Сайфуллин. И, побуждаемая мстительным чувством, она долгие годы преследовала Надежду Николаевну, клевеща на ее мужа. Когда Шагиагзамов через каких-то своих дружков достал ложную справку о том, что муж Шамсии погиб на фронте и похоронен там-то, Шамсия еще яростнее стала клеветать на Яснову.

Вылетев, как шальная, из комнаты Шагиагзамова, Шамсия неожиданно увидела идущую по улице Яснову. Ее глаза мгновенно налились кровью. Она обогнала Яснову и, остановившись перед ней, принялась во всеуслышание поносить ее.

На минуту Надежда Николаевна онемела, так это было неожиданно.

— Вы что, с ума сошли, Якупова? Кто дал вам право так оскорблять меня?

На шум собралась толпа.

— Женщины дерутся. Мужей делят! — закричал кто-то.

Не зная, куда деваться со стыда, Надежда Николаевна хотела было уйти, но Шамсия загородила ей дорогу.

— За дураков всех считаешь! — кричала Шамсия. — Ишь нос задрала, как закрутила с этим пучеглазым Гаязовым! Не забывай, чьей ты женой была. Думаешь, люди не знают, что, когда наши мужья клали головы на войне, твой муж у врага отсиживался? Очень хорошо все знают!..

Надежда Николаевна не помнила, что было дальше. Потеряв всякую власть над собой, она ответила Шамсии звонкой пощечиной.

Шамсия, видимо, не ожидала этого. Дико взвизгнув, она присела на корточки.

— Ну, получила сдачу сполна! — съязвил кто-то в толпе.