Анатолий Димаров - Его семья

— Да ты ведь тоже свою жену дома оставить хотел, — не удержался, чтобы не уколоть товарища, Яков.

— Было такое, хотел, — подтвердил Николай Степанович. — Да, я говорил ей: «Трудно тебе, Веруся. Бросай работу, я один смогу семью обеспечить…» И знаешь, что она мне ответила? Она спросила меня: «А ты остался бы дома? Бросил бы работу?» — «Нет». — «Так почему же ты хочешь, чтобы я это сделала?» Такой же вопрос сейчас перед тобой поставить нужно. Смог бы ты остаться дома, поменяться с Ниной?

— Ты что, в юбку меня нарядить хочешь?

— А чем Нина хуже тебя? Почему ты лишил ее всего самого интересного, самого содержательного в жизни? Ведь подумать только: восемь лет здоровая, молодая женщина со средним образованием занималась только кухней, хотя имела все возможности учиться или работать. Восемь лет она вертелась в этом колесе, которое ты называешь семейным счастьем, и завертелась до того, что ей уже кажется: за этим колесом и жизни нет.

— А о детях ты забыл? Ведь детей же нужно воспитывать!

— Ну, о воспитании детей тебе сегодня Степанида Никитична правильно сказала… А разве ты не должен воспитывать своих детей? Почему ты все на жену перекладываешь? И, кроме того, для детей работающих родителей ясли, детские сады существуют…

— Знаю я эти сады! На одну воспитательницу детишек, как цыплят…

— Неправда, Яков! Ты не был там, не водил туда своих детей, ну и не болтай глупостей. Там наших детей воспитывают не хуже, чем дома. Там ребенка приучают к мысли, что он такой же, как и все, а не исключительное существо, которому только стоит сказать: «Дай!», как уже папа и мама с ног сбиваются, чтобы удовлетворить это «дай». Там он растет и воспитывается в коллективе, под постоянным разумным присмотром… Я б, например, если бы моя жена даже не работала, все равно отдал бы туда своих ребят… Так-то оно, Яков. Нельзя от жизни отставать. Даже в личном нельзя… Ну, скажи, чем твоя семья отличается от семьи дореволюционного мелкого чиновника? — неожиданно спросил Николай Степанович.

— Что ты говоришь!.. — хотел было возразить Горбатюк, но Руденко, не слушая его, продолжал:

— Чиновник этот работал, а жена у него не больше, чем прислугой, была. То же самое и у тебя. У чиновника жена целиком зависела от мужа. Так же и у тебя… Зачем же было равноправие женщин провозглашать?..

Яков не отвечал. Слова Руденко снова растравили его сердце.

— Вижу, рассердился ты на товарищей, — не унимался Николай Степанович. — Я, конечно, понимаю тебя: кому на твоем месте все это было бы приятно?.. А все-таки нужно думать не только о том, как говорили коммунисты, но и о том, что они тебе говорили… Ведь сказали-то они много полезного для тебя…

— Особенно Сологуб…

— Эх, Яков, как ты не понимаешь одного: да если б я был тебе врагом, поверь — не критиковал бы тебя, а ждал бы, пока ты сам в яму скатишься…

— Я все равно разведусь, — упрямо сказал Горбатюк, ибо ему казалось, что Руденко беседует с ним лишь для того, чтобы уговорить его помириться с Ниной. — Я не люблю ее!

На следующий день Яков решил встретиться с женой и откровенно сказать ей, что они не могут больше жить вместе, что лучше им развестись.

Подымаясь по лестнице, он все чаще останавливался, прикладывая руку к сердцу. Несколько минут постоял перед дверями, не решаясь позвонить.

Вспомнил, с каким радостным чувством подходил когда-то к этим дверям, как уверенно нажимал кнопку звонка и прислушивался к быстрым шагам жены, бежавшей ему открывать.

Сейчас эти двери стали чужими, как и весь небольшой мирок, притаившийся за ними. Он уже подумал, не лучше ли отложить свое посещение, как этажом выше хлопнула дверь и кто-то стал спускаться вниз.

Тогда Яков позвонил, коротко и несмело.

Стоял в ожидании, и ему казалось, что он не виделся с Ниной уже несколько лет.

Мимо прошел сосед, поздоровался, приподняв шляпу. Горбатюк, не глядя на него, ответил на приветствие, опасаясь, что тот вздумает остановиться, завести с ним разговор. Но сосед прошел не задерживаясь.

«Может быть, нет никого?» Он еще раз позвонил. Теперь в коридоре затопали детские ножки, за дверями послышался тоненький Олин голосок:

— Кто там?

— Оленька, открой!

Оля молчала.

— Открой же, Оля! Ты что, не узнала меня?

— Мама сказала никого не пускать.

— Так ведь это чужих, Оленька, — говорил Горбатюк, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать от обиды. — Оля, открой, я вам шоколадку принес, — продолжал он уговаривать дочку, так как не мог уже уйти отсюда.

Желание получить шоколадку победило страх перед маминым гневом.

Яков не решился зайти в комнаты, сидел в кухне, держа на коленях обеих дочек. Оля все время обиженно поглядывала на отца, и ему было как-то неловко перед ней. А Галочка доверчиво прижималась к нему, лакомясь гостинцем. Она размазала темно-коричневую массу по всему личику, и глазенки ее блестели, как лакированные.

— Папа, а почему ты нас не любишь? — вдруг спросила Оля, глядя отцу прямо в глаза.

Яков растерялся. Он понимал, откуда идет этот вопрос, но не знал, как ответить ребенку.

— Я вас люблю! Я вас обеих очень люблю! — сказал Яков, прижимая к себе девочек.

— А почему ты не хочешь жить с нами? — продолжала допытываться Оля, морща лобик и стараясь, видимо, уяснить себе что-то очень сложное и крайне важное для нее.

Яков опустил на пол дочек, растерянно начал шагать по кухне. Поглядывал на Олю, которая стояла, опустив руку с шоколадом, и упорно смотрела мимо него. Большие, как у матери, глаза ее понемногу наполнялись слезами. «Как ей не стыдно! — подумал он о Нине. — Впутывает в наши ссоры детей, старается настроить их против меня… Перевоспитать? — вспомнил он выступление Сологуб. — Легко сказать! Попробовали бы этакую перевоспитать!..»

Снова взглянул на Олю. Девочка уже горько плакала, не вытирая слез.

— Ну хорошо, Оленька, мы с тобой помиримся. Ты не будешь больше так говорить? Не будешь?

Он снова держал дочек на коленях, хотя Оля и порывалась слезть на пол.

— Почему Оля плачет? — все допытывалась Галочка. — Кушай, Оля, шоколадку, кушай…

Нина задержалась на рынке. И хоть Яков с нетерпением ждал ее прихода и готовился к встрече с женой, он вздрогнул, услышав ее звонок.

— Поди открой, Оленька, — сказал он, не решаясь выйти навстречу Нине.

— Почему это ты плакала? — прозвучал в коридоре Нинин голос.

Яков внутренне весь подобрался, как перед прыжком в воду. Прижимая к себе Галочку, он смотрел на дверь.

Нина была в пестром летнем платье. Оно, как влитое, сидело на ней, обрисовывая девически стройную фигуру.

Увидев мужа, Нина остановилась, нахмурилась.

— Ну? — бросила она резко, глядя на него сухими, недобрыми глазами. — Зачем пожаловал?.. Галя, ступай в комнату!