Анатолий Димаров - Его семья

Яков пришел на пляж, чтобы хоть немного освежиться в реке, но пляж был усеян людьми, и ему неловко казалось раздеваться при них. Найдя наконец более или менее уединенный уголок, он торопливо сбросил одежду и, стесняясь своего белого, совершенно не загоревшего тела, быстро побежал в воду.

Долго плавал и нырял с открытыми глазами, рассматривая песчаное дно, похожее на покрытую миниатюрными барханами пустыню. Светлые тени пробегали по дну, вода приятно холодила тело, быстро относя его по течению, и Яков оставался под водой, пока хватало воздуха.

Устав, он выбежал на берег и зарылся в горячий песок, наслаждаясь его теплом.

Горбатюк пробыл на пляже до самого вечера и не заметил, как обжег себе кожу. Уже позже, в гостинице, долго не мог уснуть, страдая от мучительной боли.

Вагон покачивало, и Яков всем своим существом ощущал скорость его движения.

Он лежал, прислушиваясь к успокаивающему стуку колес, к приглушенному утреннему гомону пассажиров. Потом открыл глаза и сразу же увидел кудрявую голову, широкие черные брови, сросшиеся на переносице, круглое, как у ребенка, лицо. Над верхней губой темнел намек на будущие усы, а подбородок был покрыт нежным пушком. «Совсем еще птенец!» — усмехнулся про себя Яков, наблюдая, как обладатель пышной шевелюры, оттопырив губу, внимательно разглядывал карандаш. «Да это ж мой!» — узнал Горбатюк зеленую головку химического карандаша, купленного им вчера на вокзале.

Паренек, сохраняя серьезный и солидный вид, расстегнул карман куртки и спрятал туда карандаш.

Несоответствие между серьезным, важным видом паренька и его почти детским интересом к обычному карандашу рассмешило Якова, и он закрыл глаза, чтобы не выдать себя. А когда снова приоткрыл их, встретился с радостно сияющим взглядом черных глаз.

— Доброе утро, Леня! — сразу вспомнил Яков имя своего спутника.

— Здрасьте, Яков Петрович! — одним духом выпалил Леня, и глаза его еще больше засияли.

Горбатюк познакомился с ним вчера вечером. Перед самым отходом поезда в вагон влетел невысокий паренек. В обеих руках он тащил по огромному чемодану, а за плечами у него топорщился туго набитый рюкзак с привязанным к нему чайником.

Поставив чемоданы чуть ли не на ноги Якову, парень выбежал из купе.

Вскоре он появился еще с одним чемоданом, сопровождаемый двумя совсем юными девушками.

— Тут будем, — сказал он им и посмотрел на Горбатюка живыми черными глазами. — Товарищ, вы немного подвиньтесь, а вы, девчата, садитесь.

Яков отодвинулся в самый угол, с интересом посматривая то на паренька, то на девушек. Находившиеся в купе пассажиры начали улыбаться.

Парень деловито умащивал чемоданы на верхних полках, а смущенные девушки стояли, не решаясь сесть.

— Садитесь, девчата, здесь за постой денег не платят, — снова пригласил их паренек, устраиваясь возле Горбатюка и сбрасывая серенькую кепку с куцым козырьком, какие только еще начали входить в моду.

Наконец все разместились.

— Леня, — отрекомендовался паренек, когда Яков спросил, как его зовут, и, покраснев, поправился: — Леонид Николаевич Москаленко.

Девушки прыснули, а Горбатюк, сдерживая улыбку, тоже назвал себя и подал ему руку.

Немного позже Яков узнал, что Леня окончил курсы журналистов и теперь получил назначение как раз в ту редакцию, где работал и он.

Москаленко жадно расспрашивал о редакции, о людях, работающих там. Засыпая Якова вопросами, он так торопился, точно боялся, что не успеет обо всем расспросить, а поэтому его иногда даже трудно было понять, и Яков вынужден был то и дело переспрашивать его, к великому удовольствию девушек.

— А вы, девчата, тоже в газету? — обратился к девушкам Горбатюк.

— Они в Киеве педучилище закончили, — ответил за них Леня. — Я им помогал садиться… Знаете что, давайте чай пить! — неожиданно предложил он и, не ожидая согласия, начал отвязывать чайник…

И сегодня, как только Горбатюк слез с полки, Леня, доставая большую жестяную кружку, спросил:

— Яков Петрович, чай будем пить?

Из уже стоявшего на столике чайника валил пар.

— Дай же хоть умыться, Леня! — засмеялся Яков, проникаясь все большей симпатией к этому неутомимому пареньку. — А где же твои девчата?

— Слезли, — коротко ответил Леня и кивнул головой в сторону окна с таким видом, будто девушки вылезли именно туда.

В течение всего дня Леня не отставал от Якова. И, отвечая на вопросы, сыпавшиеся, как из мешка, слушая торопливую речь, Горбатюк был благодарен юноше, что тот не оставляет его наедине с собой. Ведь Якова не только не направили на новую работу, но и не утвердили ответственным секретарем…

— Вот и наш город, Леня, — грустно сказал он вечером, указывая на множество огней, засверкавших вдали.

Прошло уже несколько дней после возвращения Горбатюка из Киева, а он все не заходил к редактору. Со всеми вопросами, касающимися газеты, Яков обращался к Холодову, а заметив в коридоре несколько сутулую фигуру Петра Васильевича, забегал в первый попавшийся кабинет, лишь бы не встретиться с ним.

Нелегко было Якову примириться с мыслью о потере реальной возможности просто и быстро порвать с Ниной, выехав на работу в другую область, а еще труднее — побороть в себе неприязнь к тому, кто лишил его этой возможности.

Он еще вчера написал заявление об уходе и через Тоню передал редактору.

Горбатюк знал, что Петр Васильевич не захочет отпустить его, так как в редакции не хватало опытных работников. Но вместе с тем Яков настолько сжился с мыслью об отъезде в другую область, что не мог себе представить дальнейшей работы здесь, тем более, что его не утвердили ответственным секретарем.

Поэтому он шел к вызвавшему его редактору с твердым намерением во что бы то ни стало добиться увольнения.

Петр Васильевич был один. Подойдя к столу, Горбатюк остановился, заложил руки за спину.

— Садитесь, Яков Петрович, — пригласил редактор с таким мирным видом, будто между ними ничего и не произошло.

Горбатюк молча опустился в кресло.

— Решили, значит, бежать, Яков Петрович? — спросил Петр Васильевич, взяв в руки его заявление.

— Да, решил.

— А вам не кажется, что вы совершаете большую ошибку?

— Не кажется… Тем более, что мы теперь уже не сможем работать вместе…

— Вы о том разговоре? — нисколько не обиделся редактор.

— О чем же другом…

— Да, я сказал все, что думал о вас, хоть и знал, что вы рассердитесь на меня. Конечно, можно было бы смолчать, тем более, что мы не работали бы вместе… Но я высказал свое мнение. Вас нельзя сейчас посылать на почти самостоятельную работу. Нужно обождать… А скажите мне, Яков Петрович, что сделали бы вы на моем месте?