Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

Борисов невесело усмехнулся:

— Почти? Значит, ты не совсем ставишь на нем крест? Это обнадеживает.

— Что ты имеешь в виду?

— Да нет, ничего особенного, просто так… Между прочим, Лютиков запросил о нем все данные. О нем и Хрисановой. И знаешь, что? Последние три года Езерский и Хрисанова идут, как говорят, в ногу: в среднем сто шестьдесят процентов программы. Немного меньше, чем давал Беседин, но больше других. И тебе трудно будет доказать Лютикову, что Езерский — не передовой рабочий.

Словно не слыша, о чем говорит Василий Ильич, Смайдов спросил:

— Ты подпишешь характеристику на Езерского?

Василий Ильич вместе со стулом придвинулся поближе к Смайдову, по-дружески положил руку на его плечо. И как можно мягче сказал:

— Больше всего я люблю тебя за откровенность, дорогой мой комиссар. Поэтому и мне придется быть с тобой откровенным до конца. Дело в том, что мы с тобой очень часто смотрим на одни и те же вещи под разными углами. Взять, к примеру, эту авантюру Езерского с кладбищем. Что это авантюра — я не спорю. Что Харитон не Талалин — я тоже не спорю. Но ты всегда сгущаешь краски. Скажи, зачем ты все время настраиваешь себя против Лютикова? Зачем ты все время лезешь на рожон? Ты думаешь, что Лютиков не болеет за наше общее дело?.. Не могу согласиться. Конечно, у него есть просчеты, он допускает ошибки, но кто их не допускает? И если на то пошло, давай говорить просто по-человечески: охота тебе изо дня в день трецать нервы и себе, и другим? Ты что, не хочешь жить, как все?

Петр Константинович сказал:

— Именно этого я и хочу: жить, как все. Как все честные люди. Без компромиссов. Это тебя устраивает? — Смайдов протянул руку: — Пока. Вопрос о Езерском решим позже. Я говорю о характеристике…

Петр Константинович уже совсем было вышел из кабинета, но потом снова вернулся к Борисову, сказал:

— Завтра после работы я буду в бригаде Талалина. Если выберешь время, приходи. Придешь?

— Постараюсь, — ответил Борисов.

Минут за десять — пятнадцать до окончания смены Марк собрал бригаду на палубе, сказал:

— Сейчас придут Борисов и Смайдов. Будем решать вопрос о Езерском. Может быть, пока поговорим об этом сами?

Андреич спросил:

— Ты думаешь, наше мнение что-нибудь значит?

— Если бы оно ничего не значило, — ответил Марк, — никто сюда не приходил бы. Написали бы приказ — и делу конец.

— Ишь, прыткий какой! — ухмыльнулся Езерский. — Тут тебе не капитализм. Это там чуть что — честного рабочего коленом под зад, и делу конец. Понял? А у нас имеется профессиональный союз. Спросят у вас со Смайдовым и Борисовым: «Езерский плохой сварщик? Езерский не выполняет план?» А потом есть еще народный суд. Понял? Товарищ прокурор спросит у товарища Езерского: «За что вас уволили?» Мы ответим: «Морда наша, хи-хи, кое-кому не нравится… Вот и решили расправиться. Как с лучшим докером Севера Ильей Семенычем Бесединым…» — «А почему же вы стали на путь прогулов, товарищ Езерский?» — спросит товарищ прокурор. А мы ему на стол бюллетеньчик. Заверенный печатью и подписью главного врача. Посмотрит прокурор на сей бюллетенчик и скажет Смайдову и Борисову: «Вы что же, уважаемые товарищи, советских законов не знаете? Ай-яй-яй, как это нехорошо!»

— Вот трепло! — засмеялся Андреич. — Ты, случайно, адвокатом стать не собираешься? У тебя это здорово получилось бы.

— А у меня, между прочим, и как у сварщика здорово получается, — зло ответил Езерский. — Не хуже, чем у некоторых других.

— Положеньице, — неопределенно заметил Баклан. — Козырей у Харитошки, выходит, немало.

— Дай боже каждому столько! — самодовольно сказал Езерский.

Марк, до сих пор молчавший, проговорил:

— Если никто не будет возражать, я как бригадир скажу Борисову и Смайдову: обсудив поведение Харитона Езерского, мы считаем, что никаких причин для его наказания нету. Потому что Езерский из месяца в месяц перевыполняет план, является квалифицированным сварщиком, а о прогуле не может быть и речи: у Езерского есть больничный листок, заверенный подписью врача и печатью… Никто не возражает, чтобы я высказал такое мнение бригады?

Харитон с нескрываемым удивлением посмотрел на Талалина. «Чего это он стал таким добреньким? Боится, что переметнусь к Беседину?»

Андреич сказал:

— Принято! Рабочий человек всегда должен стоять за рабочего человека. Солидарность. Правильно я говорю, Димка?

Баклан не ответил, сделав вид, что пропустил вопрос Андреича мимо ушей. Молчал и Думин. А Костя Байкин хитренько улыбался: давай, дескать, Марк, я понимаю, к чему ты клонишь…

И в это время на палубу поднялись Борисов и Смайдов. Костя Байкин притащил два ящика и предложил:

— Садитесь поближе. Мы тут ведем интересный разговор.

Марк спросил:

— Можно продолжать? — И, не дожидаясь ответа, сказал, обращаясь к Смайдову и Борисову: — Мы понимаем, что вопрос о Езерском будете решать вы, но нам хотелось бы высказать и свое мнение.

Харитон, вскочив с места, крикнул:

— Почему вопрос должны решать только начальники? У нас что, никакой демократии? А если вся бригада за меня? Правильно, я говорю, товарищи?

Байкин сказал:

— Очень правильно, Харитон. И зря ты боишься, что Петр Константинович и Василий Ильич не учтут нашего мнения. Продолжай, Марк.

— Хорошо. — Марк отбросил назад волосы, посмотрел на Смайдова. — Мы вот думаем, Петр Константинович, что руководство зря придирается к товарищу Езерскому. В то время как он варил кресты на кладбище, у него был бюллетень. Значит, он имел полное право не приходить в доки…

— Полное право, — подтвердил Харитон.

— И никто из нас не может предъявить ему каких-нибудь претензий за то, что он во время болезни помогал Беседину работать на кладбище.

— Какие ж тут могут быть претензии! — Харитон, так и не поняв иронии товарищей, возмущенно развел руками и с благодарностью посмотрел на Марка. — Товарищ Талалин сам рабочий человек, он все понимает.

— Не можем же мы обвинить товарища Езерского в том, — продолжал Марк, — что ему всегда было наплевать и на честь бригады, и на свою собственную честь? План-то он выполняет? Специалист он хороший? Конечно, в капиталистической стране ему давно дали бы пинка под зад, если бы он отколол такой номер. Там бы с ним долго не возились, тут Езерский прав. Но у нас же не капиталистическая страна! Мы ведь сами хозяева и доков, и вот этого сейнера, и той земли, по которой ходим. Хозяева, понимаете, товарищи? Все это принадлежит и мне, и Андреичу, и Косте, и Харитону. Значит, Харитон имеет полное право делать все, что захочет. Так, Костя?

— Еще бы! — подтвердил Байкин. — Харитон — человек умный. Он знает: у нас рабочего человека в обиду не дадут. Как можно? Он же не какой-нибудь там Прайт, а советский рабочий. Прайта придавят, тот и не пикнет. А Харитон… За него и профсоюз, и прокурор, и судья… Почему бы ему и не плевать на все, что ему не нравится? Он — хозяин! Он — личность, как говорят, неприкосновенная. Ты верно сказал, Марк: Харитон имеет право делать все, мы его в обиду не дадим.