Виктор Вяткин - Последний фарт

— По телеграфу, что ль? — недоверчиво покосился Басов.

— Ничего себе — телеграф! — захохотал Усов. — Располоснули брюхо, вытянули кишки да на стенку на гвоздь. Вот тебе и прямой провод. Я ушел от Яныгина. Неспокойное дело. Вдруг опосля вспомнят?

Басов ничего не ответил и отодвинулся.

Поблек закат, туман поплыл вверх и запеленал небо.

Где-то далеко послышались голоса, но шуршание снега и скрип полозьев притушили звуки. Якут прикрикнул на оленей.

Заторопил свою упряжку и Усов:

— Ну-кося чесанем…

Но тут неожиданно грянули выстрелы. Олени испуганно рванулись. Навстречу им бежали вооруженные люди. Они мигом остановили обе упряжки.

— Ага-а, убивец! — налетел на Усова бородач с дубинкой. — Вот тебе, пес смердный, — приговаривал он, колотя солдата по голове и по спине.

Усов втягивал голову в тулуп, стараясь уклониться от ударов.

— Подожди! — подбежал к Канову Полозов и, отстранив его, толкнул Усова ногой. — Ты, кажется, хоронить меня собирался? А ну, рассказывай, подлец, кто убил Елизавету Николаевну? Ну-у?

Усов, озираясь, что-то мычал. Полозов поднял его за воротник.

— Вот крест, не я! Сама утопилась, ей-богу! — перекрестил Усов щепотью лоб. — Да ты чаво? Ведь вызволил я тогда тебя. Без мала догнал. Пальнул бы, да расхотелось. А ты эвон… — бормотал он, размазывая по лицу слезы.

Полозов с отвращением толкнул его и поднял ружье.

— Молодой я, малоумный! Бей вдосыть, жизнь оставь!.. — заголосил Усов и бросился к ногам Полозова.

— Не гоже так, сыне! — отвел ствол ружья Канов. — Воздать надобно, но советом всех.

— Да-да. Ты прав, старина, — опомнился Полозов и ударил себя в грудь. — Душа, черт ее раздери! Не могу видеть! Не только Мирона и Лизу — не пожалели и стариков. Пусть сам Федот за отца…

— Не зри! Иди распоряжайся. Постерегу. — Канов положил дубину на плечо.

Усов уткнулся лицом в снег, всхлипывал. Басов закашлял, стараясь привлечь внимание.

— Отвоевался, бандит? Тоже доброволец? — зло спросил Полозов, подавляя подступившую к горлу спазму.

— Напрасно ты. По призыву я. По неволе. — Басов вздохнул, потер рукавицей переносицу: — Возьми к себе в отряд? Пригожусь. Винтовки на нартах вон.

— Решим, что делать с тобой, — сказал Полозов Басову и пошел навстречу Миколке. Федот стоял на обрыве и перекликался с пастухами.

— Куда оленей-то? — спросил он, сдвинув со лба малахай.

— Отобранных у бедняков вернем. Подаренных богачами белогвардейцам — на мясо. А как ты считаешь?— отозвался Полозов.

— Верно решил, — согласился Федот. — Будем уходить дальше в тайгу, пригодятся.

— Каюр знает, чья пушнина на нартах? — спросил Полозов Миколку.

— Семен помнит все. — Парень потрепал старика-якута по спине и, увидев Усова, кинулся к нартам, вытащил винтовку и передал Полозову. — Отплати за Мирона.

— Не спеши! — оборвал его Полозов. — Решим все вместе потом.

Миколка подошел к Усову и оглядел его со страхом и отвращением.

— Я хочу его видеть покойником.

Усов громко заплакал, стараясь всех разжалобить. Подошел Федот.

— Это убийца! — Миколка ткнул Усова прикладом в бок. — Я видел, как он убил Мирона. С ним надо поступить так же.

— А как ты думаешь, Федот? — Полозов посмотрел на Федота.

Усов вскочил, всхлипывая, протягивал руки то к одному, то к другому.

— Плохой он, но зачем его смерть? Даже худая кровь не скажет о хорошем, — подумав, степенно и негромко заговорил Федот.

— Он хуже зверя! Ты забыл о своем отце! — Кровь прилила к лицу Полозова.

Федот терпеливо выслушал всех и досадливо поправил шапку:

— Нельзя болью тушить гнев, — Федот посмотрел на Полозова и все так же спокойно продолжал: — Добрая слава лучше плохой крови. Разве закон призван служить несправедливости? Ну, убьем его, пошлют карателей и примутся за таежников.

— Ты предлагаешь отпустить его, и все?

— Накажем, как это делают старики, и пусть уходит. Замерзнет, значит, тому и быть.

— Выпороть? — призадумался Полозов.

— Годится, — спокойно сказал Федот, снимая с пояса аркан.

— Дай сюда! — протянул руку Иван.

— Тебе нельзя, горячишься. Уж я как-нибудь сам. — Федот наклонился к Усову.

— А ну, паря, сбрасывай штаны.

Усов торопливо схватился за пояс.

В середине апреля прорвался южак. Снег потемнел и рассыпался, как подмоченный сахар. Гладкие склоны сопок ощетинились поднимающимися ветками стланика. Наледи заполнили пойму Горбы.

Небольшой отряд Полозова отбивал у бочкаревцев награбленное.

Полозов стал настоящим командиром. Его отряд уже знали и боялись бочкаревцы. Сведения о местонахождении банды Полозов получал от Петьки и Федота. У отца Макара отряд Полозова и решил ждать Петьку.

Старый охотник принял всех радушно, ни о чем не спрашивал, а через несколько дней поздно ночью они услышали лай собак.

В юрту вошел Петька с Павлом Григорьевичем.

Иван кинулся к рыбаку, помог снять кухлянку. Павел Григорьевич рассказал, что сейчас он приехал из Олы.

Сели все за стол.

Много добрых вестей привез рыбак. Он него Иван и его товарищи узнали, что на Камчатке хозяйничают партизаны. На Дальнем Востоке красные ведут успешное наступление, и в руках белых остался только Владивосток.

Павел Григорьевич вынул бумагу, расстелил ее на столе и принялся рисовать план местности.

Сидели долго, думали и решили, что Полозов, Канов и Басов уйдут в Среднеканскую долину. И составят как бы головной отряд по борьбе с остатками банд. До Буянды через перевал — рукой подать.

Петька обоснуется на реке Мякит у знакомых охотников, Миколке определили верховье Буянды.

Удастся привлечь кого-либо из местных жителей, хорошо. А нет, то будут следить за всеми дорогами, чтобы, в случае, если появятся белогвардейские, банды, вовремя предупредить Полозова и присоединиться к его группе.

— Вот бы найти надежного человека да подсунуть его каюром бочкаревцам. Тогда мы о них все будем знать, — предложил Павел Григорьевич.

— Я пойду каюром, — не раздумывая, предложил Федот.

— Не признают тебя в Ямске? — забеспокоился рыбак.

— Узнают, тоже не скажут. Разве я кому-нибудь сделал худо?

Миколка, как и решили, пошел к Слепцову. Давно он не был у друга деда. Он шел и узнавал знакомые с детства места.

Вот Герба, описав дугу, снова подходила к тому же склону сопки. Сквозь кустарник блестела наледь, там где-то и юрта Слепцова.

Почерневшая тропинка привела к жилищу старика. Слепцов вырубал ступеньки на спуске к реке.

— Уж не Миколка ли, однако? — поднял голову старик. Лицо его сбежалось в морщинки, и не понять, радуется он или сердится.

Миколка снял шапку.

— Зачем вернулся? Торопишься порадовать деда своими делами?

— Дед бить меня собирается? А? — сокрушенно спросил Миколка.