Юрий Смолич - Рассвет над морем

— Больше нету, — мрачно буркнул бородач и опять крепко выругался.

— Чего ж ты ругаешься? — удивился грузчик Григорий. — Сам же затеял. Нам бы это и в голову не пришло.

Грузчику Григорию подали все, что обнаружили в карманах бандитов: кроме пяти наганов было несколько обойм, кисеты, пачка денег — те самые деньги, которые только что были заплачены за ящики с контрабандой.

Минуту грузчик Григорий, задумавшись, вертел пачку денег в руке. Потом кивнул бородачу:

— Иди сюда!

Бородач приблизился, не опуская поднятых кверху рук.

— Возьми деньги.

Бородач не двигался и не опускал рук.

— Бери деньги, дура! — прикрикнул грузчик Григорий. — Что мы, бандиты? Деньги за товар плочены. Бери!

Бородач нерешительно взял деньги. Он оглядывался и переминался, опасаясь каверзы.

— Взяли, хлопцы, ящики, пошли! Нечего время терять, мне еще в город нужно, — сказал грузчик Григорий.

Тогда бандиты заскулили:

— Братишки, отдайте нам пистолеты.

— Пистолетов не отдадим! Детям спичек в руки не дают.

— Отдайте, братишки, мы больше не будем!

— Как же я отдам вам пистолеты? Пойдем — а вы опять пулю в спину?

— Вот убей бог, больше не будем.

Бородач униженно уверял:

— Гад буду, коли совру!.. Да разве это мы сами? Мишка же нам приказал.

— Япончик?

— А то кто? Мы ж не от себя работаем. Мы люди подневольные, служба у нас такая.

Грузчик Григорий задумался. Ссориться с Мишкой Япончиком — королем одесских бандитов, налетчиков и контрабандистов — пока что было не с руки. Шайка Мишки Япончика представляла сейчас значительную силу в городе. Несколько сот, а может быть, и тысяч вооруженных грабителей не только держали в страхе и трепете все население, но и верховодили даже среди официальных властей. Да и драгоценный «товар» можно было раздобыть только через контрабандистов.

— Выньте обоймы и отдайте им пистолеты, — приказал грузчик Григорий. А бородачу бросил с угрозой: — Передай Япончику, что я ему морду набью, если еще раз выкинет такую штуку! Так и скажи. Я — Котовский.

— Григорий Иванович! — ахнули бандиты. — Григорий Иванович! Да ты не врешь?.. Хлопцы, да как же так? Ведь это же сам Котовский!..

Бородач бросился к ящику, стоявшему у ног Григория Ивановича:

— Григорий Иванович! Дозвольте, я вам помогу! Хлопцы, а ну, поднесем Григорию Ивановичу! Григорий Иванович, вам далеко? До гавани или в город?

Но Григорий Иванович категорически отказался от услуг бандитов и велел взять ящики своим людям.

Тогда бородач предупредительно предложил:

— Так берите по двое — легче будет. Нас не опасайтесь. Лопни мои глаза, мы вас не тронем, Григорий Иванович! Мы ж разве знали? Мы б против вас ни за что на такое дело не пошли! И Япончика не послушались бы. Вот убей бог! Вы несите по двое, а мы пойдем в охране, чтоб не наскочили легавые.

Но Котовский и от этого отказался. Среди бела дня не было оснований опасаться гетманской варты. Ночью гетманцы выгоняли на берег для патрулирования чуть не весь свой гарнизон, а днем, при свете солнца, они были спокойны за побережье. Днем можно было свободно пронести по городу и по берегу все что угодно: в корзинках или в ящиках могли быть и помидоры, и синие баклажаны, и бессарабский чернослив, — подходила зима, и люди запасались овощами и прочими плодами земли. Не случайно же из щелей между планками ящиков торчали пучки соломы и сыпались опилки: транспортеры-контрагенты заботливо паковали нежную «овощь» и деликатную «фрукту».

В ящиках из сосновых досок, которые несли на плечах люди Котовского из пещеры аркадийских контрабандистов, были пистолеты «вальтер» с обоймами и ручные гранаты — «лимонки». Одесские рабочие-подпольщики вооружались. Григорий Иванович Котовский и Петро Васильевич Птаха по поручению подпольного комитета доставали оружие для подпольной дружины портовых рабочих. Дружина уже имела и название: «Боевая дружина Морского райкома».

Пятеро котовцев с тяжелыми ящиками за спиной и пять других, не вынимая руки из кармана, двигались не спеша по пустынным обрывам под высоким берегом города.

А пять бандитов еще долго стояли на пригорке над расщелиной, смотрели им вслед и ожесточенно жестикулировали, проклиная друг друга, своего вожака — бородача, а больше всего — своего верховного правителя, короля бандитов Мишку Япончика.

Солнце уже склонялось к закату, за Пересыпь и Лузановку, а Сашко Птаха все чистил и чистил сапоги да ботинки, и никто не подходил к нему спросить о кофе.

У Сашка уже болели и руки, и ноги, и спина, даже в глазах темнело. Он перечистил за день не меньше пятидесяти пар и почти ничего не ел, только пожевал лепешку, которую купил у какой-то торговки, да выпил стакан сельтерской с сиропом. Но Сашко знал: он должен сидеть до вечера, пока совсем не стемнеет, сидеть, чистить и ждать, хотя бы никто и не подошел к нему с условным вопросом, — не каждый день прибывают подпольщики, но готовым к их прибытию надо быть в любую минуту.

Уже совсем под вечер, когда тень от головы дюка протянулась через площадку до самого бульвара, Сашку показалось, что вот-вот должно «клюнуть». Какой-то господин начал кружить поблизости, под платанчиками бульвара, и из-под руки как будто посматривал на памятник дюку Ришелье и на Сашка у его пьедестала. Господин то присаживался на скамейку и устремлял взгляд вдоль бульвара, то подходил к парапету над обрывом и искоса поглядывал на лестницу, ведущую в порт, то начинал прохаживаться взад-вперед по аллейке. У него, несомненно, было здесь дело, и похоже, что дело именно к Сашку; подпольщики не приходили одетые рабочими или пригородными крестьянами — подпольщики обычно пользовались для конспирации отлично сшитой одеждой и старались ничем не отличаться от самых франтоватых уличных повес.

Но когда незнакомец, которому Сашко, по-видимому, и должен был ответить на вопрос о кофе, подошел ближе и стал прохаживаться по аллейке, Сашко вдруг узнал его. Это был помещик Золотарев, и шатался он по бульвару, должно быть, с перепоя.

Помещика Золотарева, хотя и появился он в Одессе совсем недавно — месяца два назад, после того как бессарабские крестьяне сожгли его имение не то возле Окницы, не то за Ларгою, — знала уже вся одесская улица. Помещик Золотарев был бесшабашный гуляка, пьянчужка и бездельник, завсегдатай ресторанов и кафе, свой человек среди петербургско-московской чиновничье-помещичьей «внутренней эмиграции» и закадычный приятель всех самых залихватских офицеров гетманской «варты» и деникинской контрразведки. А главное, он был прославленный бильярдист, который давал «десять форы» даже самому Моте Рубинштейну — признанному королю одесских бильярдистов — и выигрывал у него на десяти! Кроме того, он так здорово исполнял дойну на молдаванской флояре, что даже Ситник и Максонский, солисты оркестра в «Лондонской», признали его виртуозом.