Ефим Пермитин - Три поколения

Озадаченный Митя поставил в графу двойку.

Анемподист Вонифатьич внимательно наблюдал за движением его руки.

— Подтельничков, пиши, шесть, нетелишек пять, годовушонок шесть…

— Сколько, говорите, телят-годовичков?

Аксинья поняла оплошность, но вывернулась:

— Медведь двух осенью у нас дойных задрал, двух на убоинку забили. На виду наше хозяйство. На виду…

— Чего уж там, ангельчик, сам видишь, — пропели остальные.

— Он, может, не верит, — вмешалась Фотевна, глядя на Митю.

— Во двор пойдем, осмотрим, — предложила Аксинья.

Вонифатьич, а за ним Фотевна и все дочки подняли глаза к иконам.

— Да убей… убей бог на этом самом месте, ежели мы хоть хвостишко утаили от тебя!

— Идемте на двор — необходимо в натуре…

Удивленный малым, против других козлушан, количеством скота у Сизева, Митя поспешно поднялся с лавки. Он решил проверить полученные сведения. Все гурьбой вышли за ним в крытый двор.

Аксинья подобрала сарафан и, широко шагая, повела Митю. На унавоженном скотном дворе лежала облезлая, с бельмом на глазу, старая корова. Вторая неистово ломилась в запертые задние ворота, выходящие на выгон.

Аксинья открыла боковые ворота в пригон к нетелям и подросткам. Митя пересчитал молодняк и сверил со сведениями. Сведения оказались верными.

Он уже повернулся было и пошел к двору, где стояли лошади, но услышал громкие голоса Зотика, Терьки, Вавилки, Амоски и остановился.

Аксинья насторожилась и изменилась в лице.

— Да их не бес ли вывернул! — не сдержалась вековуха.

Первыми двинулись по направлению криков дочки Сизева. Митя побежал следом за ними. На дворе остались только Анемподист Вонифатьич, Фотевна и Аксинья.

Митя выскочил из двора на поляну.

На поляне метались от криков и ребячьих ударов испуганные коровы и лошади. Палашка с длинной палкой гонялась то за ребятами, то за разбегающимися в разные стороны животными. Увидев подкрепление, Палашка оставила скот и устремилась с палкой за Терькой.

Но при появлении Мити воинственный пыл ее остыл.

— Угнали, а мы доглядели, — преодолевая робость перед рыжманками и подойдя к Мите, сказал Амоска. — Ты-то сидишь и ничего не видишь, а нам сквозь окошко все Анемподистово плутовство как на ладони видно. Он вот этак глазами зирк на Симку.

Амоска представил Мите, как «зиркал» глазами Анемподист Вонифатьич.

— Гоните во двор! — твердо приказал Митя.

Рыжманки завернули разбредавшийся скот и погнали к дому.

Зотик, Терька и Вавилка все еще боялись девок и стояли на противоположной стороне поляны.

На дворе навстречу Мите торопливой походкой бежал Анемподист Вонифатьич. Он отвел его в сторону и, взяв за рукав, зашептал:

— Голубчик! Милый ты мой голубчик, ангельчик небесный! По дурости это, по темноте нашей, — он всхлипнул, закрыв глаза ладонью. — По темноте, убей бог, по темноте…

Девки уже загнали скот во двор, а Анемподист все еще держал Митю за рукав и всхлипывал. Потом, мгновенно изменив голос, вновь приблизил бороду к уху Мити:

— Не пиши ты, ангельчик, не пиши… Ну чего тебе стоит, а я уж тебя не оставлю, отблагодарю…

Митя, бледный, вырвался из рук старика, перелез через изгородь скотного двора и трясущимися пальцами стал записывать на учетную карточку пересчитанных коров и лошадей.

На дворе не было уже ни Фотевны, ни дочек, но Митя чувствовал их присутствие где-то рядом. Анемподист Вонифатьич оглянулся вокруг и закрыл ворота.

— С глазу на глаз! Пикнешь — как щененка! — сказал Анемподист, и пальцы, протянутые к Мите, судорожно скрючились. — Слышишь? За-а-душ-шу, ка-ак ще-е-нен-ка!

Столбняк сковал Митю, точно над головой его был занесен нож. Митя порывался бежать, но ноги не слушались, и он стоял неподвижно, беспомощно озираясь по сторонам. Блуждающий взгляд Мити, его бледное лицо и весь он, готовый упасть, испугали Анемподиста.

Старик схватил Митю за плечо, сморщил лицо в улыбку и быстро заговорил:

— Ангельчик, я шутя, я ведь шутя. Да что ты, господь с тобой! Да что мы, саддукеи аль фарисеи какие?

Митя вобрал голову в плечи и пошел. Следом за ним — Сизев. Митя прибавил шагу. В темноте двора ему казалось, что сейчас сзади или сбоку Анемподист схватит его цепкими, как когти зверя, пальцами и задушит. Он с трудом удерживался, чтобы не побежать.

— Дак смотри же делай, как лучше, тебе видней. А с глазу на глаз и царю можно было сказать: все равно отопрусь… Но тогда уж… — В голосе Анемподиста вновь зазвучали угрожающие нотки.

Митю давил этот огромный, казалось — бесконечный, наглухо крытый двор; высокие рубленые заборы из пихтового кругляка походили на стены тюрьмы. А ворота все еще были далеко. Усилием воли он заставил себя идти прежним, размеренным шагом. Но когда переступил подворотню и вышел на улицу, силы оставили его.

Митя сел на бревна и привалился к забору.

Подбежавшие ребята наперебой что-то рассказывали ему, а он смотрел на них и ничего не слышал, не понимал.

Потом всей гурьбой пошли по знакомой улице.

— Я, брат, уж знаю их ухватки, — сверкал глазами Терька.

— Нет, врешь, не за ту тянешь — оборвешь! — кричал, забегая вперед Мити, Амоска. Он не переставал говорить, обращаясь все время к Мите: — Я это смотрю, а он вот эдак зирк глазами… — И Амоска вновь забегал вперед.

Потом портфель Мити очутился в руках Амоски, и он важно шагал по улице, прижимая портфель локтем, как это делал Митя.

Ночью, когда дед Наум и Феклиста уже уснули, Митя толкнул под бок Зотика, Зотик — Терьку, Терька — Вавилку. Ребята беззвучно соскользнули с полатей и вышли на двор.

На небе, затянутом тучами, не пробивалось ни одной звезды. Из-под крыльца выскочил Бойка и испугал Терьку.

Митя шепотом спросил Зотика:

— Захватил?

Зотик, пригнувшись к самому уху Мити, шепнул что-то.

— Ты иди вперед, — подталкивая Вавилку, сказал Терька.

— Оторви мне голову, не пойду! — уперся Вавилка и подвинулся ближе к крыльцу.

— Зотик, ты дорогу знаешь?

— Оборони господь!

Зотик столкнул Вавилку с крыльца и уцепился за скобку. Бойка, лизавший горячим языком Митину руку, действовал успокаивающе, но Митя все же не решался идти вперед.

Совсем еще недавно, с час назад, лежа на полатях, он страстно убеждал ребят в том, что разговор о нечистой силе — сказка. Но стоило ему окунуться в черноту ночи, как страх против воли сковал язык, ноги и даже мысли. Окружающие предметы притаились, точно чудовища с разинутой пастью, и дышат, и сопят из каждого угла, отравляя страхом самый воздух.

— Идите за мной, — наконец хрипло сказал Митя и сделал несколько шагов в темноту.

Ребята сошли с крыльца, ухватившись один за другого.

На краю заимки по-особому жутко лаяла собака. Чем ниже спускался по яру Митя, тем короче становились его шаги и тем чаще вздрагивали ребята. Идущему впереди Мите все время казалось, что сзади кроме ребят крадется еще кто-то. Но он знал: если свои опасения высказать вслух, ребята кинутся вверх к двору, оставив его одного под яром.