Николай Угловский - Подруги

— Лена, — мягко заговорила Верочка, опасаясь неосторожным словом вспугнуть и испортить то необычное настроение, которое владело в эту минуту подругой, — ты знаешь, как я к тебе отношусь… готова все для тебя сделать, о чем бы ты ни попросила. Я знаю, ты не попросишь, но если бы потребовалось, я бы все сделала, чтобы тебе хорошо было…

— Ой не все, пожалуйста, не говори так, — поспешно перебила Лена, отвернулась и еще раз отрицательно покачала головой.

Верочка изумленно смотрела ей в затылок.

— Есть вещи, — глухо произнесла Лена и запнулась, — есть одна вещь, о которой не просят даже самую лучшую, единственную подругу. А может быть, именно потому и не просят, что она единственная и лучшая…

— Ну я допускаю, может, и есть такие вещи… Но ты мне веришь?

— Конечно. Кому же еще и верить, если не, тебе?

— Ну так скажи, раз ты сама начала об этом… Ты любишь Осипова? Я ведь потому спрашиваю, — торопливо, как бы извиняясь, добавила Верочка, — что я бы рада была…

— Осипова? — Лена круто обернулась, удивленно взглянула на Верочку, словно впервые услышала эту фамилию. — Ах да! Когда же это я могла его полюбить? — Она улыбнулась, видимо, припомнив давнишнюю встречу с ним. — Правда, он забавный и в общем, по-моему, симпатичный парень, только я о нем как-то не думала. Интересно, с чего ты взяла?

— Мне показалось тогда… — в смятении пробормотала Верочка и медленно подняла на Лену свои овальные, как будто еще больше, расширившиеся глаза. — Ну пусть я ошиблась, пусть это вовсе не Осипов, только все равно, Лена, ты любишь, я чувствую.

— Каждый кого-нибудь любит или ненавидит, так уж жизнь устроена. Ты вот любишь же своего Володю, почему же я своего воображаемого Володю не могу любить?

— Какой он мой. — рассеянно проговорила Верочка. — Я и не вижу его вовсе.

Лена подсела к Верочке на хозяйкин старинный сундук, покрытый цветным лоскутным ковриком.

— Правда, что у тебя с ним произошло? Помнится, вы и раньше не часто встречались, но ведь встречались же. И в колхоз он, конечно, не, случайно поехал, верно? Ты должна знать.

Ее участливость тронула Верочку, и она сказала, слегка покраснев:

— Это правда, я любила его, какой бы он ни был… Только Володя какой-то странный, не поймешь его…

— Гордый, да? — блестя глазами, нетерпеливо спросила Лена.

Верочка коротко и пристально посмотрела на нее. Ей показалось, что Лена возбуждена и даже почему-то взволнована, хотя блеск в ее глазах тотчас же потух. «Неужто и мне завидует?» — с грустью подумала Верочка.

— Гордый? — повторила она. — Да, конечно, ему ведь и нельзя иначе, По-моему, он и в колхоз поехал из гордости. Вчера встретилась с ним на дороге, а он даже и не поздоровался. Я однажды упрекнула его за выпивку, он обиделся, а я чем виновата? Вот же сошелся опять с Осиповым, а тот Володю туда же тянет. И жалко его, и обидно, он же всегда хорошо ко мне относился, а теперь совсем другой стал… Какая же это любовь?

— Ну, а ты сама? Что ты сама к нему чувствуешь? — глухо спросила Лена.

Верочка хотела быть до конца искренней перед подругой и мучительно подыскивала нужные слова, чтобы выразить то, что она думала о Володе.

— Понимаешь, я очень тогда, в поселке, привыкла к нему, очень… а теперь он стал какой-то незнакомый. Не знаю, как тебе объяснить, но только старого я не могу забыть. Он же такой ласковый и отзывчивый, только виду не кажет. Увижу его хотя бы издали — все, все вспомню, и так тяжело почему-то на душе станет, прямо разревелась бы…

Лена вдруг встала, знакомым и неожиданно противным для Верочки насмешливым тоном спросила:

— А вот с Юркой, как я заметила, тебе куда легче и веселее.

— Да, мне с ним легко, — просто ответила Верочка и невольно улыбнулась. — Он, знаешь, такой добродушный и стеснительный, хотя все, все понимает. Тогда, на собрании, Катя его высмеяла с прической и брючками, а он, между прочим, не про них хотел сказать, только слов сразу не нашел. Он мне потом все объяснил…

— Вот видишь, — начала было Лена и умолкла, прислонилась лицом к оконному стеклу; когда она снова заговорила, голос ее был сух и холоден. — И ты думаешь, что Володя ни о чем не догадывается?

— О чем же тут догадываться? — вспыхнула Верочка. — Разве я что-нибудь скрываю?

— Да, скрываешь, не прикидывайся наивной.

— Я не прикидываюсь, уж какая есть, такой и останусь. Пусть Володя думает, что хочет, а у меня тоже своя гордость имеется.

— Ну и правильно, и успокойся, пожалуйста, — с явным облегчением, улыбаясь и обнимая Верочку, сказала Лена. — Юрка неплохой парень, он мне тоже сразу понравился, и я рада, что ты с ним дружишь. И давай больше не будем об этом, а то, видишь, чуть даже не поссорились, а нам-то уж ссориться никак нельзя.

Столь явное проявление сочувствия никогда не было свойственно Лене, но, странно, сейчас оно почему-то не тронуло Верочку, хотя она с первых дней знакомства гордилась дружбой с Леной. Лена уговаривала Верочку успокоиться и забыть о Володе, а сама чем-то расстроена не меньше ее. Верочку потрясло, что они, и правда, чуть не поссорились — наверно, и Лену это взволновало также сильно, иначе она не сказала бы всех тех горячих, бессвязных и нелепых слов, которые звучали особенно смешно и трогательно в ее устах. Впрочем, смешными они показались Верочке позже, когда она попыталась восстановить в памяти все, что между ними произошло, а сейчас она чувствовала гнетущую опустошенность в душе, и слова подруги почти не доходили до ее сознания.

Так, обнявшись, ощущая всем телом дрожь друг друга, они просидели на сундуке с полчаса — под конец молча и как будто окончательно примирившись и успокоившись.

Но Верочка долго не могла уснуть в эту ночь. Хорошо, что Кати не было рядом — наверняка Верочка не утерпела бы и поделилась с ней теснившими грудь, требовавшими выхода чувствами и догадками, а Катя ничего не поняла бы, истолковала все по-своему, вкривь и вкось, и стало бы еще хуже. Но и одной тоже не легче. Почему Лена с таким злорадством — иного слова Верочка не могла подобрать — упрекнула ее за дружбу с Юркой? Что она увидела в этом плохого? Или она обижена за Володю? А он-то что же… приехал, надулся, злится неизвестно на кого и молчит. Ну не вышло у них разговора тогда, в прощальный вечер, ну отказался он съездить за Катей — так ведь она уже давно забыла об этом и не собиралась его упрекать. Подумаешь, гордость! Никакая это не гордость, а так… мелкое самолюбие, дурость и ничего больше. Настоящая гордость не такая бывает. Она прямая, честная, принципиальная — вот она какая должна быть. Вот Юрка говорит: «Ну и что, ежели я пастух? А я, если хочешь знать, горжусь, что пастухом работаю. Это дело не, каждому поручат…» И он это не в утешение себе говорит, он так и думает. А Володя и сам, наверно, толком не знает, зачем он в колхоз поехал. Ему, наверно, все равно, где работать. Надоест — уйдет так же легко, как и пришел. Гордость! Вот если бы он ее по-настоящему любил, тогда все бы по-другому было. А Лена этого не понимает…