Эрик Ханберг - Ржаной хлеб с медом

Кому нравится работать под таким присмотром? Никому. Но не запретишь старику сидеть на обочине. Нет ни у кого такого права. Да и не посмеет никто. Человек пришел к своему полю набраться сил. Словно к колодцу — напиться. Здесь вся его жизнь. Если взять крупно: до войны — разбег. В войну — понимание: за кого и с кем. Поэтому после войны — один из первых. Поэтому — одному из первых пуля.

— Прошила мякоть. — Это все, что Филипп рассказывал. В подробности он не вдавался. Потому что настоящая жизнь началась с картошки. Четыре года с винтовкой по дорогам войны воспринимались им лишь как путь к борозде.

Однажды его пригласили в школу рассказать о боях.

— Мне выпало воевать с первого до последнего дня войны.

И все.

Чтобы мероприятие не провалилось, ответы пришлось вытягивать, словно клещами.

Не потому молчал Филипп, что нечего было рассказывать. Медали на праздничном костюме так и звенели. Но Филипп надевал костюм редко.

— Война отобрала у меня плуг, на войне я его отвоевал.

Он отступал и ходил в атаки, думая о плуге. И чем дольше плуг ржавел, тем яростнее Филипп сражался. Когда ему и еще четверым доверили чрезвычайно опасное задание в тылу врага, Зиемай, прощаясь, сказал:

— Если не приду, считайте меня коммунистом.

Он вернулся. И его приняли в партию.

Об этом он мог бы рассказать в школе. Но видел, что ребята похихикивают, заигрывают с девчонками. И понял, слова его пропадут. Не сумеет он передать то, что было тогда. Он видел, как далеки дети от войны. Радовался, что это так. И огорчался. Он мог бы и сейчас повторить:

— Если не вернусь, считайте меня коммунистом.

Но чувствовал, что это будет лишь фраза, которая перелетит через парты и выпорхнет в окно. Прямо в сад, прямо в весну.

Зиемай во всех отношениях был славный старикан. Только слишком ершист, когда разговор касался картошки. Особенно той, что остается в поле.

— Если в восьмидесятом подбирали бы остаток три раза, то сколько центнеров прибавилось бы к тем четыремстам?

На это никто не мог дать точного ответа. И каждую осень, когда начинались дожди, поля выглядели как усыпанные бисером.

Филипп один не в силах был тут что-либо сделать. Его товарищи механизаторы — тоже. Надо было спешить, чтобы техника успела взять из борозды основное. Собирать оставшуюся малость выпускали школьников, конторщиков, горожан с шефского предприятия. Пройдет такая армия — в поле чисто, а полил дождь, глядишь — опять белым-бело.

Если бы прочесали культиваторами и боронами в пятый и в шестой раз, и то бы нашлось что собирать. Вопрос в том, стоит ли? Выгодно ли? Механизаторов ждут другие осенние работы. Школьники должны сидеть за партой, учиться. Шефы — делать свое дело, производить резиновые сапоги. В конце концов, когда получаешь с гектара триста пятьдесят, а то и четыреста центнеров, может, хватит уже? Может, устарел взгляд, что обязательно подбирать каждую картофелину? Пора понимать, что на крупных площадях отходы производства неизбежны.

Подобных речей Филипп наслушался более чем достаточно. И теоретически с ними соглашался. Но смириться с тем, что выращенное добро нарочно оставляют в поле, не мог.

— Повесили бы хоть объявление, пусть приезжает кто хочет и собирает.

Филиппу объясняли: это непорядок. Понаедут со всех сторон всякие, будут шляться по полям.

— Ну тогда надо брать копейку-другую с килограмма.

Филиппу пытались втолковать, что колхоз не универмаг.

Тем не менее упорство старика двинуло дело с мертвой точки. Правление объявило, что разрешает всем желающим собирать на полях оставшиеся клубни. Если кто захочет, пусть впрягает в борону лошадь, а кому неохота возиться с овсяным мотором, пусть заплатит в кассу сколько-то рублей, и механизатор прочешет поле вдоль и поперек.

Повесили объявление, не надеясь особо на успех. Почти у каждого колхозника свой кусок земли. Есть где копаться, хватает на еду самому, скоту, остается еще и на рынок.

Солнечной осенней порой, когда на селе все от мала до велика сидят в борозде, в отпуск к отцу приезжал сын Филиппа Индулис с женой Лаумой. Помогали привести в порядок хозяйство, выкопать и схоронить на зиму картошку.

Филипп уговорил свою Эрнестине и обоих рижан обойти колхозные картофельные поля. Добыча первого дня была впечатляющей. Зиемаи продолжили сбор и во второй, и в третий дни. И так всю неделю. В воскресенье из Риги примчался внук с сокурсницей Санитой. Дело стремительно двигалось к свадьбе. Поэтому с дедом и с родителями надо было по-хорошему. А когда Филипп предложил поработать и в седьмой день недели, молодые не отказались.

Мешки с картошкой в три ряда заполнили пятачок перед клетью. Часть из собранного продали в заготовительную контору. Еще часть, и немалую, Филипп отвез на рынок.

Энтузиазм Зиемаев заразил ближайших соседей. Вскоре едва ли не весь колхоз ринулся в поле собирать остатки. Легковые машины и грузовики курсировали в недалекий закупочный пункт и обратно. За картошку платили хорошо. Кто рассчитывал продать подороже, направлялся с грузом прямо в столицу или на взморье: в Юрмалу.

На обработанной культиватором земле теперь копошились и в будни, и в выходные.

Наверняка все кончилось бы благополучно, не затянись в колхозе уборочные работы. Надвигалась зима, а фермы еще не были к ней подготовлены.

Приехал председатель агропромышленного объединения. Вначале обрадовался, что народ с таким рвением, да еще в третий раз, подбирает остатки. Но потом случайно узнал, что деятельность эта небескорыстна. Руководитель сельскохозяйственной жизни рассвирепел. Коротко выразил свое недовольство и помчался обратно. Сложившуюся в колхозе ситуацию в тот же день обсудили в районном комитете партии. На той же неделе провели собрание коммунисты колхоза.

— Разве нельзя было заседать в конце месяца, когда б собрали урожай? — спросил перед началом Филипп.

Этой исполненной изумления интонацией он открыл шлюзы, а сам встал под створы. Поток накрыл его с головой.

Вообще-то задумано было обговорить, что нужно немедленно сделать, чтобы зима не застигла врасплох. Но все выступления повернулись против Филиппа.

Старый механизатор долгие годы на собраниях всех критиковал. Теперь ему воздавалось сторицей.

— Член партии со склонностью к спекуляции! Как это понимать?

— Когда увидел, что можно хапнуть из колхозного котла, позвал сына, сноху, внука и еще одну чужую, которая даже не член семьи.

— Привлек людей, которые не состояли в колхозе, хотя ясно и четко было сказано — только для членов!

— Коммунист, а какой дурной пример подал! Люди подумали, раз Зиемаю можно, почему нам нельзя?

— Каждый, кто свое отработал, может уйти на пенсию. Но у нас, коммунистов, не бывает пенсионного возраста.