Владилен Леонтьев - Пора охоты на моржей

«Как же так? — размышлял Владик. — Никто не стрелял из ружья, а утка падает на землю. Удивительно».

Тут из-за яранги выбежал взрослый парень, схватил трепыхавшуюся утку и исчез. Ребятишки подобрали свои упавшие косточки и оживленно переговаривались. Янкой пытался что-то объяснить Владику, показывая на костяшки, бросил их пару раз вверх. И тут только Владик догадался, что так кидают костяшки в стаю, и стоит утке задеть крылом веревочки, как они тут же опутывают ее, словно связывают, и утка, живая и невредимая, падает на землю.

Потом ребятишки снова побежали к домику, где жил Янкой, и стали играть в городки. Городками были пустые консервные банки, а вместо палок кидали изогнутые моржовые ребра, которых в поселке валялось множество. Консервные банки от ударов ребрами быстро мялись, но ребята приносили новые. Игра прерывалась, когда от парохода отходил очередной кунгас с катером. Владик вместе с друзьями бежал к берегу посмотреть, что привезли на кунгасе, но ничего интересного пока не было: сгружали муку в мешках, сахар и какие-то крупы. Все взрослые увэленцы были на разгрузке. Отец Владика показывал, куда и как складывать мешки, мать сидела на берегу и что-то записывала в тетрадочку.

Вечером, когда набегавшийся и уставший Владик пришел домой, отглаженные брюки и новую куртку нельзя было узнать: измятые штаны заляпаны каким-то жиром, куртка разорвана: Владик пытался забраться, как на дерево, на огромную китовую кость, торчавшую в конце поселка.

— Да-а, придется тебе сшить штаны и куртку из моржовой шкуры, — сказал отец.

И Владику сшили штаны, но не из моржовой шкуры, а из нерпичьей. Он был доволен, так как штаны действительно не рвались и можно было забираться куда угодно.

В первые дни Владика сильно огорчало лишь то, что он не понимал ребят. Но это не стало помехой для игр. Уже через неделю он яростно гонял с Янкоем, Тутырилем, Кальхеиргином и Энмычайвыном кожаный мяч, носился вместе с ними за утками и тоже кричал «Гачгамкыт!», метал из пращи камни в прибойную волну, играл в городки консервными банками и моржовыми ребрами, бегал с ребятами до изнеможения по кругу, боролся и даже стал побеждать толстого Тутыриля и тощего Кальхеиргина.

И вдруг месяца через два Владик заговорил по-чукотски. Когда и как это случилось, он даже не заметил. Заговорил так, словно знал этот язык с пеленок. И странно — такого не произошло с братом. Правда, он пока еще не сошелся так близко с чукотскими ребятишками, как Владик, и к ним, малышам, относился снисходительно, всегда подчеркивал, что он старший и детские забавы его не интересуют. Он уже перешел в третий класс и очень часто воспитывал своего братишку, считая его отъявленным хулиганом: его целыми днями не было дома и найти его было невозможно.

А у Владика дел и забот непочатый край, ему интересно все в этом чукотском поселке: и скала Ёпын, откуда увэленцы все время наблюдали за морем, следили за моржами и китами, и огромные челюсти китов, вкопанные в землю, на которых лежали большие кожаные байдары, и глубокие ямы — увэрат, где хранили чукчи мясо и жир, и увлекательные игры. И он, забывая обо всем на свете, заигрывался допоздна. Но его сверстникам родители могли сделать санки из клыков моржа, пращу, костяшки, да и мало ли еще какие вещи, так нужные здесь ребенку. У Владика же их не было: отец все время занят, а они с братом не умели делать чукотские игрушки. Вот тут-то и началась настоящая его дружба с Рычыпом.

У Рычыпа и его жены Рентыт не было детей, поэтому у них в яранге Владика, желанного гостя, кормили моржовым мясом и поили чаем. Пока Владик уплетал за обе щеки мясо, Рентыт снимала с него торбаза, выправляла их, набивала свежей травой, пришивала завязки и, надевая, показывала, как надо правильно завязывать, чтобы обувь не слетала с ног. А Рычып тем временем очень серьезно расспрашивал Владика о делах.

— Вот видишь, сильным становишься, — похвалил Рычып, когда Владик рассказал ему, как он поборол Тутыриля.

— Только вот костяшки с Янкоем по очереди кидаем в уток, — рассказывал Владик.

— Разве у тебя нет костяшек? — спросил Рычып.

— Попробовал сделать сам, но не получается, — вздохнул Владик.

— Почему бы тебе не сделать мальчишке костяшки? — разливая чай по кружкам, заметила Рентыт.

— И верно, — согласился с ней Рычып.

На следующий день, когда Владик увлеченно играл с ребятами и собирался бросить вверх костяшки Янкоя, так как сейчас была его очередь, подошел Рычып.

— Влятик! — окликнул он. — Вот тебе костяшки и праща.

— Ка-а-комей! — обрадовался Владик, отдал Янкою костяшки и тут же запустил свои вверх, закричав: — Вай-вай, тыпиврэгъэк! Вот, вынырнул я!

Костяшки высоко взметнулись вверх, три косточки разошлись, утиная кисточка подрагивала в воздухе. Достигнув предельной высоты, костяшки плавно развернулись и пошли вниз. И к ним навстречу метнулись костяшки ребят.

— Ок, есть! Поймал, поймал! — закричал Янкой, увидев, как его костяшки врезались во Владиковы и опутали их. Кувыркаясь, костяшки упали на землю.

Рычып улыбался. Он был доволен. Игра, в которую играли ребята, называлась «пиврэчит» — выныривание. Один из ребят кидал костяшки вверх, другие старались поймать их на лету своими.

Но вскоре костяшки и праща были забыты. Пришла зима, первая чукотская зима. Владик уже бегал в кухлянке, нерпичьих штанах и торбазишках и почти ничем не отличался от своих друзей. Ему было тепло и хорошо в чукотской одежде. В нерпичьих штанах можно было кататься прямо на коленках с сугробов, отчего штаны быстро протирались и на них образовывались плеши. А когда замерзла лагуна и лед стал крепким, то все забавы и игры перешли на лагуну. У Владика появились чукотские санки — кэнрэт, которые подарил Рычып. Они были сделаны из одного большого моржового клыка, распиленного вдоль. Стоя на санках — кэнрэт, отталкиваясь двумя палками с гвоздями на концах, несся он вместе с ребятами за Кальхеиргином, который волочил за собой «кита», сделанного из старой нерпичьей шкуры, и пытался его загарпунить палкой.

Потом лагуну занесло снегом, и начались игры в чукотский мяч. Начинали ее малыши, бегая вокруг яранги, а когда подходили и включались в игру ребята постарше, то становилось тесно, и все с шумом переходили на лагуну. Делились на две половины: одна играла за «энмыралинов», живших у скал, другая половина — за «тапкаралинов», живших на косе. Вся Владикова компания играла за «энмыралинов», так как родители его друзей были родом из «энмырана». Мяч можно было гнать ногой, хватать руками и бежать с ним. Иногда завязывалась борьба, шла свалка, и было непонятно, у кого мяч. И вдруг, пока шла возня, какой-нибудь малыш вылезал из кучи с мячом, прижимал его к груди, отбежав, кричал: «Вайынкэн! Вот он!» — и мчался от преследователей. Владику очень не нравилось, когда он оказывался под грудой ребячьих тел. На него давили, его толкали, он задыхался и пытался как можно скорее выбраться из кучи.