Владилен Леонтьев - Пора охоты на моржей

Самолет все чаще и чаще появлялся над вельботом. Оо мысленно благодарил его. Гул моторов перекрывал шум моря, подбодрял людей, они с силой налегали на весла.

— Наверно, пароход близко. Самолет все время над нами, — надрывался Оо, стараясь перекричать шум моря.

И снова командовал:

— То-о-гок!

Как только вельбот оказывался на волне, Эрмен, не снимая рук с мотора, привставал и пристально вглядывался в седые волны. Он не видел судна, но заметил, что самолет не так далеко круто развернулся и снова направился к вельботу.

— Вай-вай чымче! Близко, близко уже! — в бурном восторге кричал он.

Но как ни вглядывались охотники, ничего, кроме грозных волн, не видели. А волны становились смелее. Они уже беспрепятственно проходили по всей полосе льда, переворачивали попадавшиеся на пути льдины и льдинки. Коварные гребни подкарауливали вельбот. Они возникали то тут, то там, и определить, откуда появятся очередные, было невозможно. Один такой гребешок — и от вельбота ничего не останется.

Вдруг перед самым носом вельбота вырос гигантский гребень. Он подминал под себя льдины, раскидывал их в разные стороны и с грохотом надвигался на лодку. Оо крепче ухватился за рулевое весло. Гиункеу свалился на дно вельбота и пытался спрятать свое длинное тощее туловище под банкой. Остальные сидели лицом к Оо и ничего не видели.

— Вай-вай! Держись! — успел крикнуть Оо.

Эрмен грудью лег на мотор и ухватился руками за колодец. Подняв весла, охотники прижались к банкам. Но, к счастью, гребень только изрядно подкинул вельбот, пронес у бортов несколько ледяных глыб и, недовольно шипя, исчез, как будто его и не было.

Не успели охотники опомниться, как Эрмен закричал:

— Пароход! Пароход!

И совсем рядом, в сотне метров, на вершине той самой волны, которая пыталась проглотить вельбот, показался нос буксира, обнажилось покрытое водорослями днище. А потом нос его повалился вниз, и волна скрыла судно.

Волны, шуга, брызги, рев моторов — все это слилось в один кошмарный шум. Ныли спины, из рук вываливались весла… Еще миг, еще минута — и конец.

Судно подходило к вельботу с правого борта. На борту буксира стояла команда с концами в руках. Петли были приготовлены заранее. По борту протянули канат, проходивший чуть выше ватерлинии.

— Мерынре! Осторожно, тише! — весь собравшись, скомандовал Оо.

Буксир вскидывало на волнах, бросало вниз, и он никак не мог сблизиться с вельботом. Но вот он будто провалился в пропасть, и вельбот оказался рядом. Матросы вцепились баграми в вельбот, подтянули его вплотную. На охотников полетели петли, и они оказались на борту судна.

— Вельбот не бросайте! — в испуге кричал Оо.

— Какой к лешему вельбот, хоть бы сами живы остались, — ругнулся один из матросов и спрыгнул в лодку. За ним прыгнул второй.

Вельбот зацепился за фальшборт, наклонился на бок.

«Пропали матросы», — подумал Оо.

Но волна отхлынула, вельбот выправился, матросы подвели тросы, и судно закачалось на талях. Раздался треск — это стальные тросы сдавили борта вельбота.

Над буксиром проревели моторы, самолет сделал круг и, набирая высоту, скрылся за облаками. Радист отбивал морзянкой: «Задание выполнено. Люди спасены».

Буксир развернулся и, зарываясь носом в воду, пошел в порт.

И тут только Оо почувствовал, как он устал. Оо привалился к стене рубки и медленно сполз на палубу. Сильные руки матросов подхватили легкое тело старика и бережно понесли в кубрик. Но душа его стала сильнее. Теперь появилась уверенность: за жизнь нужно бороться.

Маленький поселковый клуб был набит до отказа. Колхозники сидели на скамейках, на полу, стояли у стен и в проходах. Старики дымили трубками, молодежь с открытыми ртами слушала рассказ Эрмена.

— Когда нас вынесло в эрвыргыр — в пролив, мы думали, что погибли. Оттуда еще никто не возвращался живым, но вот нас нашел самолет, пришел пароход… — Эрмен подробно рассказал все, но ни словом не обмолвился о случав с Гиункеу.

— Какомей! — раздавались возгласы удивления.

— Этки! Плохо!

— Жутко! Страшно!

Эрмен кончил. Воцарилась тишина.

— Такой человек не должен быть бригадиром, — сурово сказал с места старый Калянкау.

— Плохой тот, кто не слушает других!..

— Кейве! Верно, верно!

Тэюнкеу готов был к такому приговору. Он встал и смело посмотрел в глаза людям:

— Да, я виноват. Все, — и сел на место.

— Пусть из бригады скажут, как они думают.

С последнего ряда поднялся Оо и стал протискиваться вперед.

— Я думаю, — неторопливо начал Оо, — что не надо ругать Тэюнкеу. Его отругало море. Он понял и пусть будет бригадиром. Я кончил, — и Оо сел тут же рядом. Потом, словно что-то вспомнив, встал и добавил:

— Если надо, я буду в бригаде Тэюнкеу, — и посмотрел ему в глаза.

Люди расходились, обсуждали подробности случившегося. Уже на улице Ако догнал директора школы и спросил:

— А как же экзамен?

— Не экзамен, а экзамены, — поправил директор. — Будешь сдавать осенью, — и взъерошил жесткие волосы Ако…

С тех пор как бригада благополучно вернулась домой, Гиункеу не выходил на улицу, ни с кем не разговаривал. Вот и сейчас он не пошел на собрание. Сидел в комнате на полу, вытянув ноги.

«Судьба не любит меня. Она зло посмеялась надо мной, я не могу перенести стыда и позора… Я должен быть там, у верхних людей…» — Гиункеу схватился за голову и закачался на месте.

— Этки! Этки! — шептал он.

«Если бы раньше, по нашим законам, то сын поступил бы со мной, как с диким оленем, которому вонзают копье в сердце. Но сейчас его будут судить и посадят в темную ярангу. Нет, пусть живет, лучше самому вступить в поединок…» — Гиункеу встал, осмотрелся.

Он что-то искал, но не нашел и вышел в холодный коридор. На перекладине висела его добротная кухлянка, рядом ремень с охотничьим ножом.

— Так велит судьба, — вслух сказал он и вынул нож из чехла…

В один из августовских дней 1935 года в чукотском поселке Увэлен услышали раздавшийся со скалы Ёпын протяжный и радостный крик:

— Па-ра-кот! Па-ра-кот!

И тут же эта весть спустилась вниз, в поселок, расположившийся на узкой галечной косе, и пошла из яранги в ярангу. Выбегали торопливо люди и, передавая друг другу: «Паракот! Паракот!», — спешили на берег. И вот на рейде, прямо напротив Увэлена, стал на якорь огромный черный пароход «Ительмен». К нему сразу же понеслись на веслах несколько легких кожаных байдар. Толпа на берегу возбужденно шумела, переговаривалась и ждала их возвращения.