Владилен Леонтьев - Пора охоты на моржей

Кончались в школе уроки, прибегали ребята повзрослее. С ними был и брат Владика. Он оказался хорошим бегуном и рьяно отстаивал честь «энмыралинов». Но малыши не поспевали за ними. К вечеру возвращались с моря молодые охотники и тут же, оставив у входа в ярангу свою добычу, спешили на лагуну. Появлялся общепоселковый мяч, красиво расшитый кружочками, из-под которых выглядывали ворсинки шерсти. Малышей не прогоняли, нет. Просто они не поспевали за взрослыми и, недовольные, сами расходились по домам, так как уже было поздно. А игра продолжалась. И если стояла тихая погода, ярко светила луна, то играли до самого утра. Из каждой яранги хорошо было слышно, как побеждает та или другая сторона поселка. Наутро ребята узнавали, что мяч остался у «энмыралинов» и теперь будет он находиться там до следующей игры, которую опять затеют малыши.

В ноябре начались настоящие пурги. Они длились по три-четыре дня, а иногда и больше. Ветер сердито выл, гремел чем-то, а потом затихал, потому что домик заносило под самую крышу. Владика не пускали на улицу, оставался дома и брат, так как из-за сильной пурги занятий в школе не было. Они с братом рисовали или что-нибудь мастерили. А когда надоедало, то через кухню шли к соседу дяде Валерию. Он работал начальником полярной станции и часто болел. Дядя Валерий говорил, что в пургу сильно болят старые раны, которые он получил в гражданскую войну, что ему давно пора на материк, но вот не могут подослать смену. У него было много интересных книг, а сам он все время что-то писал. Ему тоже, видимо, бывало скучновато, и он с удовольствием занимался с ребятами. Учил их рисовать, читал увлекательную книгу про капитана Немо.

Но вот стихал ветер, кончалась пурга, и Владик вместе с отцом и братом прокапывал длинный проход в снежном сугробе и, как евражка из норки, выскакивал на улицу. Увален не узнать: кругом сугробы, из-за них вылетают комья снега — это увэленцы откапывают жилища. Тутыриль был уже на улице и помогал отцу и братьям откапывать свою ярангу. Она покрыта моржовыми шкурами, а стенки ее обиты тонкими дощечками. Амтын, отец Тутыриля, аккуратно выпиливал большой пилой квадраты снега и пробивал траншею вокруг. Вскоре появились Никой и Кальхеиргин и стали помогать Амтыну: его яранга была занесена больше всех. Ребята грузили снег на санки и, соревнуясь между собой, вывозили его подальше.

— Хорошие помощники, — похвалил Амтын, когда траншея была прокопана. — Давайте чайку попейте.

Ребят усадили в чоттагине за низеньким столиком. Они с удовольствием пили вкусный чай с сахаром. А потом, схватив свои санки, понеслись к горе.

Ребята были рады установившейся погоде и отводили душу после долгого сидения в тесных пологах. День быстро кончился. Взошла яркая луна, заполыхало разными цветами северное сияние. Глядя на него, дети свистели, и казалось, что оно начинало колыхаться еще сильнее.

— Это верхние люди играют в мяч, — сказал Янкой.

— А разве там есть люди? — удивился Владик.

— А как же? Все, кто умирает, уходят туда, — без всякого сомнения ответил Янкой.

Катались с горы в одиночку и вереницей, уцепившись друг за друга, а когда налетали у спуска на твердый, как лед, заструг, то с хохотом валились в кучу. Вечер был морозный, тихий, и ребятам не хотелось уходить домой. Но вот из поселка раздался протяжный крик:

— Энмы-чайв-ы-ын! Кыраг-ты-гэ! Энмычайвын! Иди домой!

Не успевал смолкнуть этот зов, как за ним раздавался второй, третий голос, а иногда кричали и хором. Но разве легко зазвать домой разыгравшуюся детвору! Тогда папы и мамы поступали по-другому. Они подсылали ребят повзрослее — некоторые из них уже были настоящими охотниками. Ребятишки, конечно, ничего не подозревали. И вдруг в веселую детскую возню врывался истошный испуганный крик:

— Тэ-ры-кы!

Вереница санок, мчавшаяся с сопки, тут же распадалась, и ребятишки в страхе, спотыкаясь и падая, без оглядки неслись к ярангам. Склон сопки и его подножие быстро пустели, напоминая поле битвы: по инерции продолжали катиться санки без седоков, по всему склону валялись шапки, рукавицы, шарфы. За этими трофеями выходили потом родители и подбирали их. А довольные подростки спускались с сопки и расходились по домам.

Владик не бросал санок, но тоже поддавался общему страху, бежал со всеми, не понимая, кто такой «тэрыкы» и почему его так боятся.

Отец не смог объяснить Владику, кто такой «тэрыкы», а брат ответил, что все это враки и никаких «тэрыков» и людей на небе нет. Но Рычып очень серьезно сказал:

— Тэрыкы — это дикий человек. Он живет в горах. Часто приходит в поселки, ворует мясо, охотится за детьми. Тэрыкы очень быстро бегает.

И в детском воображении возникал образ огромного, заросшего шерстью страшного человека, который так быстро бегает, что может свободно догнать дикого оленя.

Хотя брат и уверял, что это все враки, но Владик стал бояться этого непонятного «тэрыкы», и, если кто произносил страшное слово, он бежал вместе с ребятами.

Отец часто уезжал в длительные командировки по делам кооператива, мать с утра до вечера работала в райисполкоме, брат пропадал в школе. Владик почти все время был предоставлен самому себе. Любил Владик зимой, набегавшись на морозе, заглядывать в косторезную мастерскую. Там тепло, а на полке много интересных вещей из кости: тут и моржи, и белые медведи, и олени. Старички косторезы, как взрослому, серьезно говорили ему:

— Етти! Пришел!

— Ии! Пришел! — отвечал Владик.

Кто-нибудь из косторезов вставал из-за рабочего стола и подходил к нему.

— Ка-а-ко-мей! — удивлялся подошедший. — Ты, наверное, со всей тундры снег собрал, — и тут же брал свой тивичгин — выбивалку из оленьего рога, выводил его в холодный коридор и тщательно выбивал снег из кухлянки, штанов и торбазишек, приговаривая: — Вот так, вот так! Когда заходишь в тепло, то всегда выбивай снег из кухлянки, а то он растает и одежда будет мокрой, — и вводил его в мастерскую.

Маленький сухощавый косторез Айе, с блестящей, словно отполированной лысиной, сдвигал на нос очки, пристально смотрел на Владика и приветливо говорил:

— Кыетги! Иди сюда! — и усаживал его рядом с собой, давая в руки здоровенный рашпиль. — Зажми в тиски клык и почисти его.

У Владика не хватало сил зажать клык в тиски. Вставал заведующий мастерской Таай и помогал ему. И Владик старательно счищал рашпилем верхний слой клыка. Правда, клык можно было бы лучше обработать древним чукотским теслом, но Айе не доверял Владику тесло, так как боялся, что он отрубит себе пальцы. Потом Айе говорил:

— Хватит. Ты хорошо помог мне.

И Владик, довольный, снова убегал на улицу.

Было еще одно очень интересное место — это колхозная слесарная мастерская. Там работали курносый и серьезный Келевги и всегда улыбающийся, приветливый Тымнетагин. Келевги ремонтировал мотор для небольшой кооперативной шхуны «Косатка», которая стояла на берегу лагуны, а Тымнетагин перебирал и готовил к весенней охоте подвесные колхозные моторы. Тымнетагин был грамотным человеком и хорошо говорил по-русски, но ему больше нравилось говорить с русским мальчишкой по-чукотски. Он все время улыбался и охотно отвечал на многочисленные вопросы Владика.