Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду

Дождь начался вечером. Когда он был на площади, дождя еще не было. Возле министерства военно-морского флота еще стреляли, за Розовым домом — у памятника Колумбу — догорали автомобили на исковерканной бомбами площадке паркинга. Там же, правее, поближе к военному министерству, солдаты устанавливали зенитки. А на самой площади — путаница оборванных троллейбусных проводов, битое стекло и какие-то обломки под ногами придавали — ей непривычный хаотический облик, — на самой площади ревела толпа перед разгромленным зданием папской курии [58] В данном случае — дипломатическое представительство Ватикана. . Здание уже горело, но из верхних этажей еще выбрасывали на площадь книги и мебель. Он стоял поодаль в каком-то оцепенении и равнодушно думал о том, что, если сейчас ветер отогнет борт его плаща и кто-нибудь увидит сине-серебряный значок с крестом, его убьют тут же, ни о чем не спрашивая. У него даже не будет времени вытащить пистолет. А если бы нашлось время? Все равно он бы не стрелял. И не только потому, что это было бы бессмысленно…

— Ну, идем укладываться, — сказал вошедший Хиль. — Ты у меня еще никогда не был? Это наверху. Оружие с тобой?

— Со мной.

— Давай сюда. Завтра получишь обратно, а держать у себя это дерьмо я не хочу. В конце концов, я здесь не один.

Пико сунул руку за борт пиджака и выложил на стол большой «баллестер-молина».

— Двадцать второй? — спросил Хиль, взяв пистолет.

— Сорок пятый. У них сменные стволы, на любой калибр.

— Вон оно что. Я вижу, факультет права и общественных наук кое-что тебе дал, а? Пошли. Я это пока спрячу, до завтра.

Хиль накинул на плечи пальто. «Минутку», — сказал он, когда они вышли в слабо освещенный фонарем патио, и направился в дальний его угол, где виднелась цементная раковина для стирки и громоздились какие-то ящики. Пико ждал, поглядывая в темное небо и морщась от падающих на лицо дождевых капель.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Хиль, подходя к нему. — Там отличное место, ни одна собака не найдет. Осторожность никогда не мешает, дорогой конспиратор… Взбирайся наверх, только осторожно, в дождь здесь скользко. Из-за этой лестницы мне вечно не везет с любовью — представляешь, таскать девчонок на этакую голубятню?

Очутившись в «голубятне» и увидев приготовленную постель на раскидном кресле, Пико почувствовал вдруг такую смертельную усталость, что едва заставил себя раздеться. Хиль улегся на кушетке, ироническим тоном пожелал ему спокойной ночи и погасил свет.

— Спишь, Ретондаро? — спросил он негромко спустя четверть часа.

— Черт, не знаю, что со мной такое, — с досадой отозвался Пико. — Думал, что головы не донесу до подушки, а теперь какая-то идиотская бессонница…

Хиль зевнул.

— Да, мне тоже не спится. Хочешь снотворного? Из двух зол, старик…

— Спасибо за совет. Завтра я хочу быть с ясной головой.

— Похвальное желание, — одобрил Хиль, роясь в своей брошенной на стул у изголовья одежде. — Почему оно не возникло у тебя несколько раньше?

Он закурил сам и перебросил приятелю сигареты и спички.

— Так ты завтра едешь в Рио-Сантьяго, — продолжал он, молча докурив сигарету до половины. — Насколько я понимаю, там только пересадка. А дальше куда, если это не слишком нескромное любопытство?

— Брось ты паясничать, — раздраженно огрызнулся Пико. — Сам не знаешь, куда можно бежать из Сантьяго?

— Разумеется, в Монтевидео. О, Монтевидео! Земля свободы, традиционное прибежище всех аргентинских тираноборцев, начиная с диких и омерзительных унитариев. Так, так. Значит, доктор Ретондаро едет заканчивать свое политическое образование в эмиграции. И на чем же тебя повезут бравые питомцы адмирала Броуна — на подводной лодке?

— Иди к черту…

— Нет, на подводную лодку ты не соглашайся. Это не демократично, потому что таким образом драпали к нам недобитые наци в сорок пятом, и потом это не романтично. Вспомни, как это делалось во времена Мармоля. А? Ночь, пустынный берег, утлая бальенера [59] Ballenera — вельбот (исп.). и на палубе — изгнанник, живописно окутанный плащом. А ты? Подлодку тебе не дадут — слишком много чести и горючего, — а повезут на патрульном катере, который будет трещать и вонять на всю Ла-Плату. Подумаешь, романтика изгнания! Оставался бы лучше здесь, Ретондаро.

— Идиот, — прошипел Пико, швырнув окурок, рассыпавшийся в темноте красными искрами. — Я же тебе сказал, полиция меня разыскивает!

— Верно, я и забыл. Интересно, твои адмиралы уже успели дать интервью уругвайским газетам?

— Насколько я знаю, они уже арестованы… Так мне сказали у Ван-Ситтеров. Кто-то застрелился, остальных взяли.

— Кретины, даже удрать не сумели. А что, семья твоей невесты тоже участвует в предприятии?

Пико раздраженно фыркнул в темноте.

— Семья? Они там сегодня все по очереди падали в обморок, пока я разговаривал с Люси! А потом этот старый бол… Словом, мой вероятный тесть начал плести мне всякую чушь насчет того, как должен вести себя настоящий мужчина, не желающий подвергать опасности дом своей невесты…

— Вообще-то нужно сказать, что ты и в самом деле поступил не очень рыцарски, посылая сеньориту к себе домой. А если бы ее там схватили?

— Ее никто и не посылал, она поехала по собственной инициативе.

— Смелая девчонка. Почему ты, собственно, до сих пор не женился? Я об этой Ван-Ситтер слышу от тебя уже года четыре. А за дочкой старика Альварадо ты не приволакивался? Помнишь, такая недотрога, с глазищами? Кстати, куда она девалась, я ее что-то давно нигде не встречаю…

— Дорита? Она в Европе, уже около года. Никогда я за нею не ухаживал всерьез. Так, шутки ради…

Пико зевнул и завозился на своей скрипучей постели.

— Да-а, Дора Беатрис Альварадо… — задумчиво произнес он после недолгого молчания. — Фатальная женщина. А в свое время и я называл ее недотрогой.

— Фатальная? — В голосе Ларральде послышалось любопытство.

— Да нет… Это я в шутку. С ней в прошлом году была загадочная история — полюбила какого-то человека, а он умер, что ли, точно не знаю. Собственно, я не знаю почти ничего — однажды случайно был свидетелем ее разговора с падре Гальярдо… Не только я один — это происходило в клубе… Выглядела она тогда совершенно какой-то обезумевшей. А потом я только слышал, что она болела, у дона Бернардо спрашивать неудобно, так что толком я так ничего и не знаю.

— Каррамба, кто бы мог подумать, — отозвался Хиль. — Такая краснеющая лицеисточка. А у нее же был жених — янки, что ли? Это не он умер?

— Думаю, что нет.

— Так, так. Значит, она имела неосторожность влюбляться каждый год в нового. Действительно, фатальная персона. Она мне почему-то напоминала какую-нибудь такую инфанту, ей всегда не хватало стоячего кружевного воротника выше макушки. Ну и чтобы полдюжины пажей волокли за нею ее собственный хвост. Честно говоря, я таких не особенно люблю, хотя маленькая Альварадо имела, в общем, лакомый вид. А старик сейчас в Кордове, ты об этом знаешь?