Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду

Впрочем, эта мысль не испортила ему настроения. Впереди был хорошо заслуженный отдых — целый месяц без единой мысли в голове, за три тысячи миль от этого проклятого завода. А когда он вернется на проклятый завод, это тоже будет здорово, потому что за месяц он, пожалуй, все-таки соскучится по всему тому, что принято ругать походя, — по чертежам и бумажным лентам с бесконечными колонками цифр, по истошному вою турбореакторов в испытательных камерах, по усталости после рабочего дня и по нравоучениям старого зануды Делонга. Хорошо, черт возьми! Фрэнк сдвинул шляпу на затылок и, прибавив еще десять миль скорости, во все горло заорал «О, Сусанна».

На пятый день путешествия, уже в Нью-Хэмпшире, его встретили заносы. Сотни машин, брошенных на автостраде Бостон — Манчестер, застыли аккуратными цепочками сугробов, и непрекращающийся снегопад все больше и больше сглаживал их очертания. К счастью, Фрэнк застрял у самого выезда из городка, где жили старые знакомые их семьи; с трудом вернувшись назад, он оставил машину на их попечение и добрался до Мэплз-Вэлли по железной дороге.

Дома ему пришлось испытать то, что обычно случается с людьми после долгого отсутствия: приехав утром, он уже к вечеру почувствовал, что и мать, и обе сестры, и старший брат — все они в какой-то степени успели за эти годы неуловимо отдалиться от него, создать какую-то свою, не совсем понятную ему жизнь, какой-то свой круг не затрагивающих его интересов. Впрочем, разумеется, это не они отдалились от него, а он от них — они жили вместе, а он вылетел из гнезда. Понимая это, Фрэнк не был в обиде на своих, но ему стало как-то грустно.

Мать, как это и было видно раньше из ее писем, всецело посвятила себя делам прихода, перепоручив домашние заботы невестке; старшая сестра, замужняя, жила отдельно, младшая Сью была поглощена своими сердечными делами и то и дело звонила по телефону. Брат Джеремия «делал карьеру» в банке и изучал бухгалтерию на каких-то заочных курсах. Вздумай Фрэнк рассказать здесь о тех мыслях, которые мучили его на испытательной базе после гибели «Локхида», — никто бы ничего не понял.

Вечером он пошел прогуляться по знакомым местам. С особенным удовольствием ощущал он на себе непривычную теплую одежду, тяжелые непромокаемые башмаки, меховую шапку с опущенными наушниками. Беззвучно шел снег, желтые квадраты света лежали перед окнами в палисадниках, тишина и острые крыши (Фрэнк отвык от них среди белых и плоских построек Юга) делали городок похожим на рождественскую открытку. Он дошел до конца Орчард-стрит, безошибочно нашел знакомую с детства тропинку через сад, который когда-то принадлежал старику Грили, и стал подниматься по отлогому склону поросшего соснами холма.

У сросшихся вместе двух сосен, почти на самом гребне, он утоптал снег, наломал охапку веток и сел, подтянув колени к подбородку. Внизу мерцали городские огни — редкие и желтоватые, они тоже были какими-то игрушечными; казалось неправдоподобным, что эти тусклые лампочки подключены к тем же генераторам, которые питают током гигантские зарева неона к югу и западу от Мэплз-Вэлли…

Фрэнк закурил и тотчас же бросил сигарету: кощунством показалось ему осквернять никотином этот чистейший воздух. Он съел горсть снега, радуясь его пресному вкусу, потом слепил плотный снежок и запустил куда-то между сосен. Потом просто сидел и слушал тишину.

И эта тишина тоже казалась ему неправдоподобной. Неправдоподобным было вообще существование этого тихого лесного края, зажатого в кольцо грохочущим миром цивилизации, края, где ничто не изменилось со времен его детства. Началась и окончилась мировая война, были разрушены одни государства и созданы другие, пятьдесят миллионов человек погибли на земле, в море и в воздухе, умерщвленные многими разнообразными способами — начиная от простейшего и кончая наиболее усовершенствованным, найденным в результате многолетней работы самых гениальных умов двадцатого века, — а в штате Мэн все так же рубили лес, сажали и выкапывали картофель, ловили рыбу и пасли коров.

Это была другая Америка, совсем не похожая на ту, что он только что пересек в своем автомобиле. И можно было не задаваться праздным вопросом относительно того, какая из двух является подлинной: обе они были неотделимы одна от другой, обе составляли лицо страны.

Фрэнк опять достал сигареты и закурил, на этот раз машинально. Он сидел и вспоминал свои поездки по стране, думая о ней с какой-то растерянностью. Страна огромная, немыслимо огромная и многоликая, не укладывающаяся в рамки какого-то определенного цельного представления. Что нужно сказать, чтобы определить Америку в нескольких словах, дать картину страны не знающему ее человеку? В Тулузе французские коллеги часто задавали американцам этот вопрос, и ни Фрэнк, ни его сослуживцы — никто из них никогда не находил подходящих слов.

Пожалуй, все же именно это многообразие и является в какой-то степени главной определяющей чертой Америки, думал он сейчас. Многообразие и изобилие. Изобилие всего — хорошего и дурного, нужного и ненужного, облегчающего жизнь человека и превращающего ее в стерильную и обернутую целлофаном каторгу…

Две совершенно разные страны. Одна — Америка человекоподобных машин и людей, уподобившихся машинам, страна безостановочных конвейеров и неустанной погони за прибылью, обреченная на бесконечное кружение по замкнутой орбите — в погоне за новыми и новыми средствами для достижения несуществующей цели. Он, инженер Хартфилд, принадлежит этой Америке душою и телом, если в данном случае уместно говорить о душе; с этой Америкой связана вся его жизнь, его работа, все его планы на будущее. И удивительно, с какой силой охватывает его иной раз тоска по совсем другой Америке — по этой, лежащей сейчас перед ним в мирной тишине и безмолвии, по старой патриархальной Америке фермеров и лесорубов…

Очевидно, эта Америка отомрет так же, как в наши дни отмирает в мире все старое и патриархальное. Не менее очевидно также, что он, инженер Хартфилд, всей своей деятельностью мало-помалу способствует тому, чтобы от этой Америки, страны его детства, поскорее осталось одно лишь романтическое воспоминание. А кто от этого выигрывает?

Определенно, ему следовало сделаться лесорубом. Самым обыкновенным лесорубом, лучше даже неграмотным. Дня три назад в маленьком придорожном ресторанчике на границе Канзаса и Миссури к нему снова вернулась эта мысль, впервые посетившая его там, еще на базе Грейт-Салинас. К ресторанчику одновременно с ним подъехал древний автомобиль неопределимой марки — представитель вымершей породы начала тридцатых годов, какой-нибудь «апперсон», «пирлесс» или «грэхэм-пэйдж». За рулем ископаемого сидел парень в комбинезоне, приблизительно одного с Фрэнком возраста и даже чем-то на него похожий. Они поставили машины рядом, Фрэнк поинтересовался маркой, но парень этого не знал и вообще не выразил желания поддержать разговор. Может, он обиделся за свою реликвию, увидев ее рядом со стрелоподобным «крайслером» Баттерстона, а может, в тоне вопроса ему почудилась насмешка — так или иначе, ответил он довольно неприветливо и тотчас же отошел. Потом, за завтраком, Фрэнк поймал на себе его взгляд, в котором, как ему показалось, была какая-то угрюмая зависть.