Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду

— Вы думаете, это возможно? — задумчиво спросила Элен.

— Что, сеньора?

— Ну вот — не чувствовать никаких обязанностей, как вы сказали.

— Мне нечего думать, сеньора, я это испытываю на собственном опыте!

— Но ведь вы же не в пустыне живете, верно? У вас разве нет семьи?

— Почему, у меня есть отец, но он сейчас за границей. А друзей — по-настоящему — нет. С Пико мы, если хотите, просто хорошие и старые приятели, не больше. У меня был один настоящий друг, но я его оттолкнула…

— Зачем же, если это был друг?

— Боже мой, зачем! Так вышло, сеньора. Вы спрашиваете, как будто к любому человеческому поступку применимы вопросы «зачем» и «почему»… — Беатрис помолчала и натянуто улыбнулась: — Видите, я осчастливила вас еще одной исповедью. Увидев меня в третий раз, вы, несомненно, испытаете желание перейти на другой тротуар, не правда ли? Кстати, я однажды видела вас с малышом в пассаже.

— Да? — Элен смотрела на нее не то рассеянно, не то задумчиво. — Мы иногда бродим с ним, рассматриваем витрины. Сеньорита, мне очень хотелось бы, я была бы просто рада, если бы смогла чем-то вам помочь. Хотя я, конечно, не представляю себе — чем…

— Право, вы так любезны, — салонным тоном ответила Беатрис. — Я бесконечно тронута. Вы не опоздаете в кино?

Элен взглянула на часы:

— Да, мне пора уже…

— Это в каком кинематографе? — спросила Беатрис.

— Здесь рядом — «Гран Мар», на углу Сальта и Люро.

— О, это мне по пути, — небрежно сказала Беатрис, начиная натягивать перчатки. — Я вас провожу, сеньора, если не возражаете…

Получив вечером телеграмму, Альтвангер немедленно отменил все намеченные на завтра встречи и заказал место на утренний самолет. Ночь он провел отвратительно, его знаменитый нюх говорил на этот раз, что история так просто не кончится.

От предварительного телефонного разговора с Флетчером он решил воздержаться, хотя его неудержимо тянуло снять трубку и вызвать междугородную. Лучше было сначала обдумать все самому.

Но из обдумывания ничего не получилось. Проворочавшись несколько часов без сна и выкурив пачку сигарет, Альтвангер плюнул и решил, что утро вечера мудренее. Потом он сидел в самолете, мрачный и невыспавшийся, и мысленно проклинал инженера Хартфилда, компанию «Консолидэйтед эйркрафт», проблему ремилитаризации Германии и — с особым жаром — чванную дуру Пэм Флетчер.

В девять часов самолет приземлился на чистеньком аэродроме Уиллоу-Спрингс. Накануне в городе ударили необычные для февраля заморозки, термометр опустился до тридцати градусов [101] По Фаренгейту соответствует приблизительно — 2°Ц. , и Альтвангер, шагая напрямик через газон по хрусткой от мороза траве, пробормотал еще одно проклятие — на этот раз по адресу предательской новомексиканской зимы. Из Вашингтона он вылетел в легком пальто, теперь не хватало только подцепить грипп!

Черный «паккард» президента административного совета ждал его у выхода из аэровокзала. Ровно в девять двадцать Альтвангер выскочил из машины у подъезда белого, построенного под георгианский стиль, дома на Эпплтриз-Роуд.

Войдя в знакомую гостиную, он хмуро приветствовал вышедшего ему навстречу Дэйвида Флетчера.

— Ну что, влипли? — без предисловий спросил он, швыряя в кресло портфель. — Где парень, Дэйв? Ты сам с ним говорил?

— Говорил, — кивнул Флетчер. — «Влипли» — это, пожалуй, несколько сильно сказано, но…

— Ничего не «но»! Ты понимаешь, что такое пресса? — Альтвангер закурил и пробежался по ковру, держа руки в брючных карманах. — Господь моя сила, недаром говорится — спроси совета у женщины и поступай наоборот! Где этот Хартфилд?

— За ним можно послать, если нужно…

— И немедленно же! Слышишь, Дэйв? Мы не можем терять ни минуты!

— Хорошо, хорошо, — пробормотал Флетчер, задумчиво уставившись себе под ноги. — Я сейчас его приглашу… Разумеется, он может и не прийти, если ему вздумается. Ничего, я напишу ему сам, так будет приличнее…

Альтвангер выхватил блокнот, раскрыл на чистой страничке и протянул Флетчеру.

— Пиши, — скомандовал он, сунув ему в руки вечное перо. — Пиши что угодно, изъясняйся этому сукину сыну в любви и нежности, но чтобы через полчаса он был здесь…

Флетчер, немного ошеломленный натиском, покорно отошел к роялю и, примостив блокнот на углу крышки, стал писать.

Закончив быстрым размашистым росчерком, он осторожно вырвал листок и помахал им в воздухе.

— Ты написал, чтобы немедленно? — подозрительно спросил Альтвангер.

— Ну да, в этом смысле… Я написал «по возможности скорее», мы все-таки не можем ему приказывать, не так ли?..

— Ну ладно, — махнул Альтвангер, — давай!

— Сейчас отвезут, нужно только запечатать…

Флетчер отдал ему перо и вышел. Почти одновременно через другую дверь прошествовала «первая леди», величественно неся свою аметистовую прическу.

— Лео, дорогой, как я рада тебя видеть! — Ока протянула ему — ладонью вниз — руку, которую Альтвангер скорее злобно клюнул, чем поцеловал, и указала на кресло: — Садись и рассказывай. Что нового в столице?

— Ты мне лучше расскажи, что нового здесь! — сдержанно огрызнулся Альтвангер. — Хорошенькую мы заварили кашу, а?

Миссис Флетчер подняла брови:

— Не понимаю тебя. А-а, ты об этом юноше? Боже мой, я ведь тебя предупреждала, что у него всякие экстравагантные идеи…

Альтвангер, лишившись от возмущения дара речи, издал какой-то невразумительный шип; неизвестно, что последовало бы за этим многообещающим вступлением, если бы в гостиную не вернулся сам Флетчер.

— Записка отправлена, — сказал он успокаивающим тоном, — надеюсь, через полчаса его привезут. Но, ради всего святого, старина! Что за паника? Мы могли бы спокойно и не торопясь все обсудить, потом встретиться с Хартфилдом, может быть, вместе со всей их группой…

— Минутку, Дэйв! Этот парень сейчас на работе?

— Очевидно» нет, его отпуск еще не кончился.

— Великолепно! Значит, он болтается где-то вне завода. Откуда ты знаешь, чем он в эту минуту занят? Да он — пойми ты! — в любую минуту может послать опровержение!

— Хорошо, хорошо, старина. Ты говоришь — он напишет опровержение. Во-первых, вряд ли он станет это делать, скорее всего — даже если не удастся уломать — он просто не поедет и останется здесь. Вряд ли у него хватит навыка в подобных вещах, чтобы выступать с каким-то опровержением. Но допустим! Допустим, он выступит. Что он может сказать? Что твоя статья была написана без согласования с ним? Что на самом деле он ни в какую Германию ехать не собирается? Ну что ж! Неприятно, конечно, но ведь мы можем выступить с разъяснениями и сказать, как это получилось: что предварительной согласованности не было в силу секретности переговоров, ну и…