Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду

Вопрос был задан прямо, и в такой форме, что не ответить было нельзя. Фрэнк добросовестно подумал.

— Очевидно, она угрожает нам в той же мере, в какой мы угрожаем ей. Видите ли, «холодная война» — вещь запутанная, тут уже иной раз просто не разберешься, кто кому начал угрожать и чьими действиями было вызвано противодействие другой стороны…

— Не нужно играть словами и понятиями, мистер Хартфилд. Были люди, которые ухитрялись заниматься этим и во время войны — в тот момент, когда ваш отец находился под огнем зениток. Они тоже не могли понять, «чьими действиями было вызвано противодействие», и вспоминали Версаль, и Седан, и Иену, и так далее, вплоть до Фридриха Барбароссы. Но таких, к счастью, было мало! Простые американцы — такие, как ваш отец, — они просто исполняли свой долг. И умирали за Америку и ее свободу. Неужели пример отца ничему вас не научил? Ведь вы — инженер, создающий боевое оружие; от вашей работы зависит оборонная мощь страны, а вы отказываетесь ее исполнять…

— Простите, сэр, — твердо перебил Фрэнк, — я никогда не отказывался от работы.

Альтвангер, уже начиная терять терпение, подскочил в кресле.

— Да как же не отказываетесь, когда вам поручают делать это, а вы заявляете, что согласны делать только другое! Неужели вы думаете, что руководство фирмы не знает, где именно вы способны принести наибольшую пользу? Я понимаю, что вам неприятно будет работать с немцами; но послушайте, с каких это пор исполнение долга стало связываться с приятными ощущениями? Да смысл его в том и заключается, чтобы ради принципа пойти на самое неприятное, на самое трудное, самое страшное! Пожертвовать самым дорогим! Ваш отец отдал Америке жизнь, а вы не хотите пожертвовать своим душевным комфортом…

Фрэнк покраснел и стиснул зубы, отчего лицо его стало еще более квадратным.

— Вы спекулируете на имени моего отца, сэр, — сказал он, глядя на журналиста, как смотрят через прорезь прицела. — Прекратим этот разговор, если вы не возражаете.

— Так вы не хотите ехать в Германию? — спросил Альтвангер.

— По-моему, я сразу это сказал, — ответил Фрэнк. — Я говорил это вчера мистеру Флетчеру и сегодня, в начале разговора, повторил вам.

— Послушайте, Лео, — сказал Флетчер, словно выведенный из оцепенения упоминанием собственного имени. — А ведь молодой человек прав.

Альтвангер уставился на него с обалделым видом, не понимая смысла этого предательского удара в спину.

— Как? — с трудом выдавил он. — Как прав?

Флетчер поднялся, развел руками и прошелся по гостиной, остановившись перед креслом журналиста.

— Так, дорогой мой Лео, как бывают правы такие вот искренние и упрямые молодые люди. Мистер Хартфилд прав в том, что не хочет поступать вопреки своим убеждениям. Понимаешь? Я не касаюсь вопроса правильности самих убеждений! — Он поднял палец и сделал паузу. — В конце концов, убеждения — личное дело каждого из нас. Я, например, тоже считаю, что мистер Хартфилд не прав в своем отношении к Германии, но раз это отношение у него сложилось, глупо было бы заставлять человека поступать наперекор самому себе. Во мне говорят сейчас даже не соображения этического порядка, заметьте это. Я хорошо знаю, что человек хорошо работает лишь тогда, когда работа доставляет ему удовольствие. Поверь, Лео, от поездки мистера Хартфилда в Германию фирма не выиграет…

Он вернулся в свое кресло, неподалеку от Фрэнка, и посмотрел на него с дружелюбным сожалением:

— Жаль, конечно! Мне называли вас как одного из лучших наших молодых инженеров, и мы думали, что опыт работы на немецких предприятиях пойдет вам на пользу. Но раз такое дело… — Он опять развел руками и улыбнулся. Потом лицо его стало серьезным. — Короче говоря, мистер Хартфилд, вы остаетесь здесь. Будем считать вопрос решенным. Нужно будет только уладить маленькую неприятность с этой статьей… Как она теперь некстати, черт возьми…

Он замолчал, сосредоточенно глядя в пол.

— Простите, сэр, — выждав полминуты, кашлянул Фрэнк. — Если вы приглашали меня только для этого разговора, то, может быть… поскольку с ним мы покончили…

— Вы торопитесь?

Фрэнк бросил взгляд на часы:

— Да… То есть не совсем еще, но через полчаса мне должны звонить из Албукерка.

— Ну что ж. Так послушай, Лео… как же нам быть с «Коллирсом»? И что думаете вы, мистер Хартфилд?

Фрэнк, уже стоя на ногах, вопросительно посмотрел на Флетчера:

— А что тут думать, сэр? Журнал должен поместить опровержение, и все. Мистер Альтвангер, очевидно, знает, как это делается.

Альтвангер кивнул и потыкал в пепельницу сигаретой.

— Как это делается, Фрэнки, я знаю. Беда в том, что журнал такого опровержения не напечатает.

— Как это «не напечатает»? — недоуменно спросил Фрэнк.

— Вы понимаете, ведь о вас была дана не заметка в десять строчек под рубрикой «Смесь». Вас подали в центре номера, вам была посвящена целая статья, и вся она строилась именно на этой вашей поездке. Если теперь дать опровержение, как вы предлагаете, то «Коллирс» сразу потеряет тридцать процентов подписчиков. Кто же станет читать журнал, который дает непроверенный материал и потом спохватывается: «Ах, извините, оказывается, в тот раз мы вас надули!» Что вы, сынок. Наивно и думать, что «Коллирс» пойдет на такое!

— Хорошо, — подумав, сказал Фрэнк, — но что он выиграет, если опровержение будет опубликовано в другом журнале — скажем, конкурирующем? В журнале, который прямо обвинит «Коллирс» во лжи? Мне кажется, достойнее сознаться самому, чем быть разоблаченным кем-то другим.

— Как сказать, — усмехнулся Альтвангер. — Как сказать! Когда кто-то кого-то разоблачает — это обычная журнальная полемика, дело привычное. Обвиняют друг друга и во лжи, и в продажности, и в чем хотите. О конкурирующем журнале можно написать, что среди его редакторов процветает содомский грех, а заведующие отделами содержат гаремы из стенографисток, — и это не удивит никого из читателей. Не удивит и не возмутит. А вот признание в собственном неумении организовать материал — это возмутит. Это просто убьет репутацию журнала, понимаете?

Фрэнк кивнул:

— Я понимаю. Что ж, мне все равно. Можно и в другом.

— Послушайте, мистер Хартфилд, — сказал Флетчер. — Прошу вас, задержитесь еще на пять минут.

Фрэнк еще раз взглянул на часы и сел.

— Мистер Хартфилд, мне кажется, я нашел выход. Я понимаю, что раз вы не согласны ехать в Германию, вам следует опровергнуть в печати все то, что было об этой вашей поездке уже написано. Иначе ваше положение становится несколько двусмысленным, не так ли?

— Именно двусмысленным, сэр.

— Разумеется. Но вы видите — мистер Альтвангер объяснил вам, — с какими трудностями связано теперь подобное опровержение. Оно неизбежно вызовет шум, а шум вокруг нашей фирмы и подписанных ею соглашений с германской промышленностью — вещь нежелательная, мистер Хартфилд. И я надеюсь, вы понимаете — почему.