Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду

— Я попросил бы уважаемого оратора воздержаться от… — прервал Хуареса чей-то возмущенный голос, очевидно принадлежащий уважаемому доктору Арау. Беатрис развеселилась — политический митинг начинал очень уж смахивать на один из так хорошо знакомых ей университетских диспутов. Ей даже показалось, что она где-то слышала фамилию уважаемого доктора.

— Прошу прощения, — очень вежливо отозвался Хуарес, — я далек от мысли обвинить вас в намерении сознательно ввести слушателей в заблуждение. Просто иной раз случается, что заблуждаемся мы сами и, чувствуя это, пытаемся убедить в обратном самих себя… ну, а заодно и окружающих. Еще раз прошу меня извинить. Так вот, компаньерос! Уважаемый доктор Арау несомненно прав, говоря о тенденции некоторых наших предпринимателей вернуться к допероновским временам в смысле свободы действий по отношению к рабочим. Не будем закрывать глаза на тот факт, что трудовое законодательство Аргентина получила, в основном, при свергнутом режиме…

— Перонист!! — закричали в зале. — На канонерку!! В Парагвай!! [109] Генерал Перон бежал из Аргентины на парагвайской канонерке.

В той стороне зала, откуда раздались выкрики, опять стало шумно.

Переждав минуту, Хуарес продолжал говорить:

— Поэтому кое-какие сеньоры, при Пероне бывшие в оппозиции, сочли падение диктатора удобным моментом для того, чтобы попытаться затормозить социальный прогресс в нашей стране и отнять у аргентинского рабочего даже те скромные завоевания, которых он сумел добиться за последние годы. В этом мы согласны с уважаемым доктором, но дальше мы с ним согласиться не можем. Нас пытаются уверить, что речь идет всего-навсего об отдельных озлобленных реакционерах, до которых еще «не дошли руки» временного правительства, — о кучке реакционеров, которым пока удается еще обманывать власть. Все это очень неприятно, говорит доктор Арау, но это всего лишь частные случаи, которые не следует обобщать. А я говорю: следует! Тридцать тысяч незаконно уволенных за последние полгода — это, компаньерос, уже не «частный случай»! Это становится системой! Зная, какими силами располагает военная хунта, мы не можем всерьез поверить, что она не в состоянии положить конец наглости этих «отдельных реакционеров», как их успокоительно называет доктор Арау. Хунта реагирует очень быстро и очень действенно, как только в столице вспыхивает очередная забастовка, но с причинами, порождающими эти забастовки, она, видите ли, справиться не может! Или она их не видит? Но если правительство не видит, что делается в стране, то оно слепо. Слепо, компаньерос! Кто из нас согласится доверить жизнь своей семьи слепому шоферу? Однако слепое правительство мы терпим, мы доверили ему существование Республики и продолжаем доверять, хотя оно уже восьмой месяц нарушает конституцию, отказывая народу в свободных выборах…

— Господи, он сошел с ума, — шепнула Беатрис, тронув Пико за локоть. — Его же арестуют!

— Тсс, молчи… Он знает, что говорит, — быстро ответил Пико, — юридически к этому не прицепишься — выступление в защиту конституционных прав…

— Нам обещали выборы в начале года, — громко продолжал Хуарес, — но сейчас уже август, а в стране еще не снято военное положение! Силы реакции, с каждым днем все более открыто и безнаказанно, бросают вызов аргентинской демократии, а считающий себя демократом доктор Арау объявляет их действия «частными случаями» и призывает нас не заниматься «ошибочными обобщениями». Нет, здесь нужно именно обобщать, компаньерос, именно обобщать отдельные явления и уметь видеть их внутреннюю связь, их преступную логику…

— Неглупый дядя, — пробормотал Пико. — Но он, кажется, и в самом деле далековато заходит.

— Увидишь, его сегодня засадят, — сказала Беатрис и снова поднялась на цыпочки, выглядывая из-за плеча человека в комбинезоне.

— Наступление на демократию идет слишком широким фронтом, — продолжал между тем Хуарес, — чтобы можно было всерьез говорить сегодня о «частных случаях». Военная хунта не только закрывает глаза на противозаконные действия предпринимателей и латифундистов, не только молчаливо поощряет массовые увольнения городских рабочих и еще более массовые выселения сельских арендаторов, — она, как вы знаете, спешит провести в жизнь ультрареакционный экономический план Пребиша, спешит, пока не объявлены выборы, пока народ не заставил ее уступить власть законно избранному конституционному правительству! А план Пребиша, компаньерос, это удар не только по национальной экономике, не только по аргентинскому экономическому суверенитету, — это прежде всего удар по рабочему классу Аргентины, удар по нам, по нашим детям и по нашим внукам! Оставить Аргентину аграрной страной, страной нищих и неграмотных гаучос, — а нужно помнить, что в конечном счете именно этого добивается автор пресловутого плана, — этот замысел, этот преступный замысел, компаньерос, возник не только потому, что сеньорам Булльрич и Анчорена с их мясом и пшеницей хочется удержать за собой ключевые позиции в аргентинской экономике, компаньерос, основной и тайный смысл этой кампании против индустриализации заключается в том, чтобы сдержать рост аргентинского промышленного пролетариата…

Когда Хуарес начал говорить о плане Пребиша, в зале опять стал нарастать шум. Слышалась какая-то возня, вроде приглушенной драки, кто-то пытался свистеть, люди переругивались все громче и громче; оратору приходилось все повышать голос, уже охрипший от напряжения.

— И таким образом отсрочить час, — выкрикивал Хуарес, — когда в нашей стране окончательно победят силы свободы и демократии! Этот час придет рано или поздно, компаньерос, олигархия обречена, но сроки ее падения зависят от нас с вами — от нашей стойкости, от нашей сплоченности, от нашей воли к победе! Мы знаем, что эта победа не придет сама, но мы знаем также, что в конечном счете только народ может решать свою собственную судьбу…

Шум между тем не утихал, а, напротив, с каждой минутой становился все громче. В конце концов оратор был вынужден замолчать. Сзади началась настоящая свалка — слышались крики, свист, потом вдруг зазвенело и посыпалось выбитое стекло.

— Кажется, началось, — озабоченно сказал Пико, продвигая Беатрис к двери.

Тотчас же, словно подтверждая его слова, сзади негромко хлопнул револьверный выстрел. Часть слушателей, стоявших перед Беатрис, шарахнулась к дверям, увлекая ее с собой, остальные стали проталкиваться к месту свалки.

Первое, что увидела Беатрис, когда толпа вынесла ее во двор, были мелькающие тут и там синие мундиры полицейских. Она потеряла из виду Пико и стала беспомощно оглядываться. В зале слышался рев драки, трещало дерево — очевидно ломали стулья. Раздалось еще несколько выстрелов.