Максим Горький - Антология русского советского рассказа (30-е годы)

— Это приятно.

— Что?

— Должно быть, приятно, говорю я, иметь столь пылкого поклонника.

— Но ведь он сидит в кресле, Алексей Давыдович! И потом, простой купец!

Его превосходительство покашлял и опять пододвинулся к Агриппине Авдеевне.

— Не мне вам помогать в выборе поклонников, тем паче сам я привык себя считать в числе оных, и даже… — Алексей Давыдович снова помедлил. — Даже предпочтенным всем прочим. Не ошибаюсь ли я, мой милый друг?

Огни на пруду быстро погасли. Беседка окунулась в темноту.

— Ах, вы… — пролепетала Агриппина Авдеевна.

Минута прошла в безмолвии.

— Н-да, — сказал Алексей Давыдович, как будто закончив одно дело и переходя к другому. — Того, припоминаю, действительно зовут Мироном… Ежели это он, драгоценный мой друг, ежели м-м-м… который промышляет солью… то дозвольте сказать вам, что это человек…

— Не терзайте меня! Он же купец и… в кресле! — с отвращением повторила Агриппина Авдеевна.

— …человек с капиталом, — продолжал Алексей Давыдович, — и капитал у него, как говорят, около…

— Около? — поторопила Агриппина Авдеевна.

— Около, ходят слухи, полмиллиона ассигнациями.

Агриппина Авдеевна вздохнула.

— А как я к управлению соляной частью имею близкое касательство, то могу сказать вам, что слухи недалеки от истины.

— Кабы он не старик… — мечтательно проговорила Агриппина Авдеевна.

— То навряд я советовал бы вам остановить внимание на нем. А как он старик, да еще хворый и, стало, проживет не очень долго, то… к примеру, жена его, если бы у него такая оказалась, вскорости могла бы овдоветь…

— Алексей Давыдович! — словно в испуге прервала Агриппина Авдеевна.

Но он все продолжал с мягкой настойчивостью, точно уговаривая ребенка:

— Будучи ж с капиталом, нетрудно молодой и привлекательной вдове составить благородную партию. Наипаче — имея преданного и обожающего друга. И тогда желания ваши…

Новый огонь загорелся на пруду, и Агриппина Авдеевна живо сказала:

— Тогда я буду смотреть фейерверк вместе с другими вашими гостями?

— Да уж не из этой беседки, а…

Но Агриппина Авдеевна не дала договорить.

Огни разгорелись пышно, озарив пестрые стеклышки беседки, и радужные перебежки света смешали, соединили очертания Агриппины Авдеевны и Алексея Давыдовича…

Его превосходительство имел в эту ночь прекрасный и здоровый сон.

Наутро, освеженный, моложавый, он выбежал в приемную, вровень с маленькими своими шажками подергивая носом направо и налево, будто принюхиваясь к тому, что его ожидало. Ожидали его: дряхлая генеральша в наколочке, мужчина в сюртуке, похожий на учителя греческого языка, и два брата Гуляевы. Его превосходительство отпустил посетителей по старшинству — сперва наколочку, затем сюртук и под конец остановился перед купеческими поддевками.

Выслушал он их с великим доброжелательством, перебил только одним вопросом: «Мирон ли это Гуляев?» — достал из жилета таблетку и справился: «Не имеют ли привычки?» — потом нюхнул, заключил:

— Из всего видно, что неприятность проистечь может изрядная. Но какой же вы от меня хотите помощи?

— Полагаясь на ваше превосходительство, — сказал Петр, — смеем просить воздействия на девицу Шишкину, по усмотрению неблаговидности.

— Неблаговидности? М-м-м, — помедлил Алексей Давыдович. — Которая… неблаговидность… чего? Что неблаговидность, а?

— Опасность для почетных горожан… Нежелательность прожития в городе… Соблазн, — нащупывал осторожно Петр.

— М-м-м… Опасность? Соблазн? — не понимал и раздражался его превосходительство. — Как же вы говорите — соблазн, если батюшка ваш желает законного брака?

— Разор, ваше превосходительство!..

— Однако закон! — слегка прикрикнул Алексей Давыдович. — К тому же девица, как вы называете… Что девица, а? Что она?

Его превосходительство постучал ноготками по табакерке.

— Церковное дело, совершенно церковное. Не усматриваю возможным.

Он совсем было дернулся, чтобы откланяться и кончить аудиенцию, но повел носом из стороны в сторону и с легкостью перешел на другой предмет:

— Вы, значит, совместно с батюшкой по соляному делу? Так? Я все собираюсь на Елтон, ознакомиться… м-м… привести в порядок… Ведь вы на Елтоне? Знаю, знаю. М-м-м-м… мне как-то докладывали по управлению, что купцы не хотят торговать одного участочка… на Елтоне… по бездоходности якобы, по невыгодности… не помню сейчас, какой участочек…

Он еще раз протянул табакерку, пожелал узнать: «Не имеют ли привычки?» — и, уже совсем играя мыслью, между прочим осведомился:

— Так не найдете ли вы в том интереса взять этот участочек?

— Ваше превосходительство! — тяжко дыхнув, сказал Петр. — Мы сторгуем хоть теперь.

— Вам, может, придется урезонить батюшку в отношении… м-м… участочка? — озабоченно спросил Алексей Давыдович. — Так в вашем деле с… м… м… девицей…

Он очень продолжительно помедлил и, придя к окончательной ясности, вельможно объявил:

— В случае, однако, неблаговидности положитесь на закон. М-м… нынче, кажется, превосходный день?..

День был правда чудесный. Зелень, цветочные клумбы, мостики и каменные флигеля были залиты солнцем, все кругом сияло, все было таким стройным и таким чуждым, что братья, не сговариваясь, весь парк, до ворот, прошли на цыпочках.

Послеуспенские ночи, как всегда, были черны. Звездная россыпь вздрагивала в черноте неба. На отмелях неотделимой от неба, такой же черной Волги, точно одинокие угли, тлели костры.

Миллионная тяжело спала — на замках, на засовах. Кое-где мурзились спущенные с цепей дворняжки, лошади переступали с ноги на ногу в стойлах, вдруг оползал в амбаре кусок соли, падал, и тогда с минуту держался шорох и тихий треск катившейся соляной крошки.

С Волги притекал сонный окрик вахты, плыл наверх, в город, и там сливался с деревянным бормотаньем сторожевых колотушек.

Петру не спалось. Мирона Лукича стерегли крепко: за домом глядели не один глаз, не два. Со двора, у калитки, подремывал сторож, на улице барабанил в колотушку караульщик, собаки, не кормленные с утра, злобно ждали рассвета, Васька, по обычаю, ночевал у порога хозяйской комнаты. Все было прочно налажено. Но покой не приходил в дом.

Павел сквозь сон застонал, сразу очнулся, вскочил, уставился на брата:

— Никак, собаки брешут?

— Слышу.

— Эх, брат, — сказал Павел, протирая глаза, — чего мне приснилось! Будто суббота, и я рассчитываюсь с мужиками. Полез в карман, в шубу: там наместо кошеля чего-то мохнатое. Вынул — кот. Бросил его наземь, он сжался, того гляди — вцепится. А мужики смеются… Инда в пот ударило.

— Нехорошо, — решил Петр. — Пойти взглянуть.