Николай Руденко - Ветер в лицо

Лиза внимательно посмотрела на Сокола. Нет, он даже не думал о том, что после своего нечаянного преступления повел себя благородно, без колебаний признав свою вину. Это хорошо. Значит, это у него в крови. Но вина все же была достаточно серьезная.

— Работал ты неплохо, — продолжала Лиза. — И грамоту получил. Тебе нравится работа на шихтовом?

— Работа ничего, — все так же не поднимая головы, ответил Сокол.

— Образование какое?

— Десятилетка.

...Заседание заводского комитета комсомола началось ровно в семь. В комитете установилась традиция — персональные дела рассматривать в конце заседания. Делалось это не только по каким-то процедурным соображениям. Главное в этом было то, что провинившийся комсомолец, ожидая рассмотрения своего дела где-то за дверью, должен значительно острее, чем в другом месте, пережить свою вину перед коллективом. Более важных вопросов, чем персональное дело Сокола, сегодня на заседании комитета не стояло, потому-то всем не терпелось покончить с второстепенными вопросами и перейти к основному. Но Лиза не хотела нарушать установленную традицию. Она даже не знала, правильно ли делал комсорг, заведя такой порядок. Ей казалось, что правильно. Хотя Сокол понимал и признавал свою вину, но ему не помешает лишний раз почувствовать ответственность перед заводом, перед комсомольской организацией, перед государством. Пусть ждет, пусть волнуется. Чем бы ни закончилось для него это заседание, — его волнение, его внутренняя борьба пойдут на пользу.

А как закончится заседание?.. Знала ли это Лиза? Она советовалась с парторгом завода Дорониным. Тот сказал:

— Вы там у себя лучше ознакомились с этим делом. Сокол — комсомолец. Решать за вас — это значит отбирать ваши права, приуменьшать роль комитета комсомола. Смотрите сами.

Владимир забился в самый угол, глядя исподлобья на членов комитета. Тому, кто не знал его (а некоторые из членов комитета видели его редко), могло показаться, что в его взгляде больше недружелюбной настороженности, чем осознания своей вины и осмысленного отношения к происходящему.

Когда Соколу дали слово, неизвестно почему его правая рука оказалась в кармане. Смотрел он не на присутствующих, а куда-то в окно. Пальцами левой руки Владимир барабанил по спинке деревянного стула, будто перебирая лады баяна. Все это придавало ему задиристого вида.

— Ну, что молчишь? — Строго спросил кто-то из членов комитета.

— Да он и ведет себя неприлично.

— Вынь руку из кармана и не барабань пальцами. Ты на заседании комсомольского комитета, а не на вечеринке.

Владимир, придя в себя, опустил руки и, не зная куда их деть, крепко впился пальцами в спинку стула. Голову он повернул к присутствующим.

— Будет он говорить или нет?..

— Что же ты молчишь, Сокол?.. — Обнадеживающим тоном обратилась к нему Лиза.

Владимир поднял голову, оглядел комнату. В голове туманилось, голоса доносились будто издалека. Он понимал, чего именно требовали от него эти голоса, но никак не мог им ответить. Лиц он не видел — видел только глаза, которые смотрели на него строго, с осуждением. Что он может сказать?.. Оправдываться он не хотел и не имел на это никакого права. Так он и сказал:

— Что я могу сказать?.. Мне и говорить нечего. Прозевал... Не заметил. Виноват.

— Это все?

— Все.

Началось обсуждение. Как и всегда, первым взял слово комсорг прокатного Ваня Сумной. Говорил он долго, щеголяя знанием политических терминов, цитируя по памяти Маяковского, Горького. Члены комитета нетерпеливо поглядывали на часы. Можно было рассчитать — до сути он дойдет через двадцать минут.

— По сути, Ваня... По сути.

— Простите. Вопрос серьезный... Теперь позвольте о товарище Соколе.

— Наконец!..

— Как можно расценивать подобные факты в связи с международным положением? На сегодняшний день мы имеем полное политическое единство народов Советского Союза...

Всем стало ясно, что Ваня Сумной еще не скоро кончит. Дело в том, что он в своей речи не успел сказать всего, что было у него записано, и теперь, назвав имя Сокола, пользуется им как щитом, из-за которого можно атаковать членов комитета общеизвестными истинами. Лиза решила его не перебивать, иначе возьмет слово для справки и все равно закончит свою речь так, как подготовил ее за несколько дней до заседания.

Но вот Ваня перевернул свой блокнот с первой страницы до последней, и обратно — с последней к первой. Он сказал все, что было записано.

— Ну, вот... Я закончил.

— Как?.. А о Соколе? — Удивленно спросил кто-то.

— Простите. Вы меня своими репликами сбили... О Соколе. Я считаю, что, с точки зрения первоочередных задач комсомола, вопрос ясен. Исключить и просить дирекцию завода передать дело в суд. Все.

По комнате прошел шепот. Коля Круглов что-то горячо доказывал своему соседу, рубя ладонью воздух перед самым его носом. Сокол сидел в углу, опустив голову на руки.

— Кто еще хочет выступить? — Спросила Лиза. — Только прошу, товарищи, не делать общих докладов.

— Вот что, товарищи, — встала темноволосая, быстроглазая девушка, редактор стенгазеты мартеновского цеха. — Разве мы можем доверять комсомольцу, который так небрежно относится к своим трудовым обязанностям?.. Сегодня он чуть не убил одного из наших товарищей, вывел из строя на несколько суток мартеновскую печь, а завтра он может нанести вред всему цеху. Вина его очень большая. Если бы не Иван Николаевич, не было бы сегодня среди нас Коли Круглова. Из-за преступной невнимательности Сокола страна не получит не одну сотню тонн стали. Я думаю, что ему не место в рядах комсомола.

Когда она села, слово взял подручный Гордого Гришка Одинец — живой, черноволосый парнишка.

— А вы заметили, товарищи, как он держится?.. У меня нет никакой уверенности, что он понял свою вину. К тому же видно, что парень совсем не работает над собой. Для него до сих пор не утратили своего значения какие-то странные приметы. Он, видите ли, не заметил снаряд из-за того, что с его головы ветром сорвало кепку... Но это же идеализм, товарищи! Нет, нам идеалисты в комсомоле не нужны.

— Дайте мне слово! — Горячо воскликнул Коля Круглов и, не дождавшись, пока ему дадут слово, начал говорить, рубая ладонью воздух. — Я начну не с Сокола. Я начну с Вани Сумного. Вы слышали выступление?.. Слышали?.. Я думаю, что это выступление вполне заслуживает того, чтобы мы Сумному объявили выговор.

— Что ты, Коля?

— За что?

— А вот за что. За позерство. Ему гораздо важнее, что скажут про его ораторские способности, кстати, весьма сомнительные, чем то, как будет решен вопрос о нашем товарище.

— Я сказал свое мнение! — Воскликнул Сумной.

— Сказал, — продолжал Коля. — Но как сказал?.. Когда сказал?.. Ты здесь сорок минут злоупотреблял нашим терпением, пытался поразить нас своими упражнениями в пустом красноречии. А потом сел, даже забыв о существовании Сокола и о его вине.