Мухаммет Магдеев - Мы — дети сорок первого года

Когда зажгли свет, от общего грохота стульев вздрогнул и проснулся Гизатуллин. Бедняга… Во сне он видел себя на фронте, и треск стульев показался ему автоматной очередью; вскакивая, Гизатуллин даже отчаянно крикнул… На экране тускнело последнее прощальное слово: «Конец». Альтафи поволок всех к выходу; они пролетели сквозь распахнутые двойные двери и выскочили на улицу. День был ослепительно жаркий, и солнце грело с остервенением, будто желая выжечь все макушки. По мягкому асфальту, затылок в затылок, четыре малая ринулись к озеру Кабан; Альтафи указывал дорогу. Прохожие, в общем-то, не обратили на них никакого внимания, только дочерна, до чугунной темноты загорелые городские мальчишки, стоявшие у самой воды, посмотрели в их сторону с явным любопытством. Оно и понятно: Зарифуллин бросился в спасительные воды озера как был, в штанах, и через пару минут загоготал счастливым гоготом, в то время как Альтафи, наоборот, частично разделся и погружался медленно, со вкусом, постепенно смачивая свои длинные, с болтающимися тесемками солдатские кальсоны… Уступив настойчивым приглашениям, решил искупаться и Аркяша, но предварительно попросил у Альтафи о дружеской услуге: измерить вдоль берега глубину и отметить там, где будет достаточно мелко. Альтафи согласился, но, показывая, иной раз плутовал и говорил: «Ну вот, по грудку всего. Видишь, стою?», хотя и не доставал в этом месте до дна; жертвой же его плутней чуть не пал еще не успевший очнуться от тяжкого сна Гизатуллин. Скинув одежду, он доверчиво понаблюдал за Альтафи, ахнул и вдруг с разбегу кинулся туда, где было «всего по грудку», после чего, естественно, на манер утюга отправился ко дну. Тонул Гизатуллин в полном сознании, без суеты и глупой паники, отчетливо представляя себе, что тонет главным образом из-за полного желудка. Да, именно он, этот набитый желудок, невольно разношенный за последние годы и вмещающий при удобном случае до десяти тарелок жидкого капустного бульона, тянул Гизатуллина в глубь озера Кабан. Гизатуллин был уже чрезвычайно близок к достижению вообще-то совсем не желаемой цели… но тут-то и подоспела помощь в лице расторопных городских мальчишек. Когда они зацепили его за волосы и дряблую кожу того самого живота, Гизатуллин уже разок, но очень основательно, успел хлебнуть кишащей инфузориями, амебами и хламидомонадами озерной воды, после чего, делая вид, что она ему здорово понравилась, широко раскрыл рот и не мешал ей вливаться широким потоком. Вытаскивали его втроем, причем опомнившийся Альтафи громче всех орал и принимал самое деятельное участие. Спасенного Гизатуллина положили на травку, где он первым делом освободился от съеденного незадолго до купания фруктового мороженого, а также от амеб, хламидомонад и вредных инфузорий; живот у Гизатуллина более или менее опал. Шевеля ярко-синими губами, Гизатуллин приоткрыл один глаз, уставился на блестящее посреди неба солнце и, видимо, окончательно уверился в своем существовании.

А Зарифуллин спасением на водах не занимался, ему это было побоку; он едва и заметил, что на берегу какое-то происшествие — так славно ему сделалось в прохладной, омывающей бренное тело, очищающей и возрождающей воде. Если взять для сравнения жуткий час, проведенный в «Искре», то в эту минуту Зарифуллин чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

В этом непривычном городе, почитай, каждая минута грозила какими-либо осложнениями; вот и сейчас: выяснилось, что Аркяшу, долгое время благополучно барахтающегося у берега, постигла вдруг крупная неудача. Он, Аркяша то есть, вызвал громкий смех, еще когда осторожно входил в воду: вернее, смех вызвал не столько сам Аркяша, сколько его преогромные и сильно измятые трусы. На худощавом Аркяше, переступавшем медленно тонкими и костлявыми ногами, трусы эти висели каким-то чудом, и когда задувал легонький озерный ветерок, сочетание — Аркяша и гигантские черные трусы — более всего походило на обтрепанное знамя анархистов, нацепленное на довольно-таки непрочное и короткое древко. Резинка этого исключительного образца текстильной промышленности, угодив после дикой жары в прохладную воду, немедленно растянулась и ослабела… Аркяша наслаждался; он ходил вдоль берега взад и вперед и, отталкиваясь одной ногой от илистого дна, другой оглушительно хлопал по воде: такими действиями он не только делал вид, что отлично плавает, но еще и напрочь замутил вокруг себя озерную воду. В одно из наиболее близких к полному восторгу мгновений Аркяша вдруг почувствовал во всем теле замечательную легкость. Он возликовал. «Неужели я научился плавать?!» — подумал Аркяша, но сладкую мысль эту до конца переварить не успел; уже в следующее мгновение стало совершенно ясно, что легкость эта вызвана несколько иной причиной: с него слетели трусы. Поэтому он тоже не принимал участия в спасении Гизатуллина, так как занимался другим: поисками великанских трусов и размышлениями о том, как теперь выйти на сушу. Неподалеку с веселыми криками купались городские девушки, на берегу было немало загорающих. Что делать? И Аркяша продолжал бродить по пояс в воде и по колено в тине, разыскивая свою утрату; трусы, однако, не находились. Наконец, когда Аркяша уже в третий раз споткнулся о выброшенный кем-то и, видимо, успевший освоиться на дне большущий круглый Таз, его посетила чрезвычайно удачная и смелая мысль. Недолго думая он наклонился и выдернул из тины вышеупомянутый предмет домашнего обихода; затем Аркяша прикрылся им, как жестяным щитом, и решительно зашагал к берегу. Одежда его лежала всего лишь метрах в пяти от коварной водной глади, однако расстояние это требовалось пройти как можно быстрее: Аркяша нутром чувствовал, что вид сзади у него не в пример более обнаженный, чем, скажем, спереди… Вот осталось четыре метра… три, два… один… Погоди, чего это народ-то вокруг хохочет? Над Аркяшей, что ли? Девки повизгивают…

— Эй, дяденька! Глянь на свой тазик, эй!.. — орут ребятишки.

— Вы только посмотрите на этого клоуна! — стыдливо хихикают взрослые девицы.

Аркяша тем временем, преодолев последний метр, моментально облачился во всю наличествующую одежду — кроме, разумеется, трусов, нашедших себе пристанище в мутных водах Кабана. Одевшись, Аркяша перевел дух и приосанился: вот так, братцы, ученого человека врасплох не возьмешь, здорово он выпутался из передряги, а?! С такой самодовольною думой Аркяша поднял ногу и крепко пнул утративший теперь всю свою необходимость жалкий бросовый таз; пнул и… обнаружил, что таз был без дна. Вот чудак! Да если б он был целый, этот предательский таз, разве его выбросили б на рыбью утеху в илистое озеро Кабан? В нынешнее-то время, когда любую мало-мальски годную вещь берегут с недюжинной силой, ну?! Аркяша поник головой… Кстати, Альтафи, выйдя на берег, обнаружил на этой самой его голове уйму всяких водорослей; они даже из носу у Аркяши торчали, и даже на подбородке у него обосновалась целая планктонная плантация. Пришлось Аркяше засучивать штаны и лезть обратно в воду отмываться. Тут ему снова не повезло: Аркяша напоролся на консервную банку и сильно поранил правую пятку. В результате Аркяша стал временно хромым, а солдатские кальсоны Альтафи с одной стороны укоротились почти наполовину…