Леонид Симачёв - Ленинградский коверкот

— Ты что натворил?! — с шумом открыв дверь, трескуче начал Борис Клавдиевич. — Ты мог посоветоваться, а?! Зайти к капитану или ко мне? Через час рассвет, охота — а полкоманды не спали! За ночь же ничего не изменится, а он бы выспался… Ведь она ушла! Ушла, и все: ничего ж не поделаешь… Или ты думаешь — она завтра пришлет, мол, извините, я погорячилась… — съязвил Борис Клавдиевич.

— Этого я не думаю, — поправил одеяло на диване аккуратный Сашка. — Предупреждение срочно передавали: циклон идет, ну и радиограмму заодно…

— Циклон? — сразу забеспокоился Борис Клавдиевич. — А почему до сих пор в дрейфе?

— Внеочередной капчас проводили… Решили ждать рассвета, вроде стороной пока идет, а тут работа, зачем бежать-то от нее, — Сашка убавил громкость приемника.

— Тем более надо было повременить с радиограммой…

— Это нечестно, — прервал Сашка и сел в кресло, давая понять, что он здесь хозяин и ему нужно работать.

«Какие они все гонористо-несмышленые, эти молодые специалисты», — уязвленно и в то же время с какой-то сладостной болью непонимания спускался Борис Клавдиевич к себе в каюту выпить кофе перед вахтой.

С рассветом, который наступал запоздало из-за появившейся мороси и редких пока еще полос тумана, океан заперекатывался уже крупной зыбью, а настойчиво тяжелеющий ветер задул нарастающе ровно, без порывов, сдергивая с волнистых верхушек пенные лохмотья. Наблюдатели надели плащи с капюшонами и поминутно протирали бинокли. С марсовой бочки на мачте не доносилось ни звука. Стало ясно, что кашалоты, конечно же, почуяли непогоду и давным-давно ушли. К капитанскому часу — в восемь утра — ветер завернул еще сильнее и переходил в штормовой. Посовещавшись, решили удирать. Долго спорили при выборе курса: ветер все еще менял направление.

Отдохнуть к себе в каюту Сашка Броцман зашел лишь после запоздалого завтрака и, приятно расслабившись, повернул к зеркалу одурело-бессонное лицо. Настроение у него испортилось пять часов назад, когда на вахту заступил старпом, с усердием принявшийся безостановочно гонять локатор. Видимость была еще средняя, кругом чистый океан, до соседних китобойцев по десять миль с одного борта и с другого, но этот перестраховщик так за все четыре часа его и не выключил ни разу — циклон идет! Бегал беспрестанно с верхнего мостика в рубку наблюдать соседей, все ему чудилось что-то по курсу.

Локатор был старый, отслуживший свое, из тех, что моряки со стажем называют привычно «радар». Особенно Сашка боялся за мотор на антенне. В тихую погоду было слышно, как он натужно скрежещет. И сердце обливалось кровью за обглоданные подшипники. Но Клавдича Сашка изучил уже достаточно и знал, что если выключит радар, то Клавдич тут же включит, и снова включит, и десять раз, и пятнадцать… Пусть уж в одном режиме лучше трудится старичок. Только бы хватило — тьфу-тьфу-тьфу — до конца рейса… И он всю старпомовскую вахту просидел в радиорубке, вслушиваясь в ровный шум работающей аппаратуры, словно своим присутствием предупреждая возможную поломку.

Неспешно умываясь и чуть кренясь из стороны в сторону от все усиливающейся качки, Сашка прикинул, что штормовать придется суток двое, боцман за два дня перебесится, и работа не пострадает. И с легким сердцем лег поспать до обеда, предварительно проверив, наглухо ли задраены иллюминаторы…

А Борис Клавдиевич уходить в каюту не спешил. После завтрака он вновь поднялся в штурманскую рубку и бодро продолжил разговор с капитаном о выбранном курсе. Борис Клавдиевич вспоминал похожие циклоны, соответствующие времена года, широты, места из своей обширной морской практики. Капитан Васильев, бывший значительно моложе старпома, вежливо слушал, кое-где поддакивал, но тем не менее давал понять старпому, что ему хочется побыть одному. Борис Клавдиевич это знал, он привык к тому, что в последние полдесятка лет у него с капитанами были однообразно похожие отношения: они все были моложе. Да и с другими членами команды тоже. Он заметил, что живет привычками, выработанными годами. Так, обсуждать распоряжения начальства он любил и в молодости. Он сидел на диване, прикидывая, как бы прободрствовать до обеда, а потом уж лечь спать, говорил, что нужно было пойти навстречу циклону, а не бежать от него, но тут Васильев подошел к переговорной трубе и крикнул третьего помощника с мостика.

Привычно обиженный, Борис Клавдиевич смотрел, как штурман скинул мокрый дождевик и присоединился к капитану, навалившемуся грудью на стол с картой. Тот стал коротко, вполголоса что-то пояснять третьему… «Понял… понял», — закивал головой штурман, затем набросил дождевик и застучал сапогами по трапу.

— А боцман всю ночь на гармошке играл, — сменил тему разговора Борис Клавдиевич.

— Да, да… Слышал, — озабоченно ответил Васильев и включил локатор на прогрев. — Шли бы вы отдыхать, Борис Клавдиевич, — добавил он.

К обеду столы застелили мокрыми скатертями, но все равно тарелки приходилось держать в руках. Лица у всех были в поту: внутри судна зависла недвижная липкая духота, как ртуть, заполнившая пустоту. В столовой и кают-компании было людно: наблюдателей с мостика уже давно сняли. Флотилия развернулась носом на все еще меняющийся ветер, готовясь штормовать. Снаружи беспорядочная круговерть смешивала черные тучи с пенно посверкивающими валами. Задраенные иллюминаторы осоловело тускнели, сочась пока тихими струйками. Как сквозь вату прослушивалось вялое музыкальное попискивание, заглушаемое взвыванием дизелей, когда большая волна, подняв корму, оголяла винт. Обедали молча.

Борис Клавдиевич никак не мог заснуть. И в каюте ничего не гремело, не перекатывалось, не звякало… Все было закреплено. Лишь привычно захлебывался вентилятор при сильных ударах волны, но тут же убыстренно спохватывался и вновь шелестел со стуком. Борис Клавдиевич приставил к переборке вторую подушку, прижался к ней теменем, как всегда это делал в сильную качку, а ноги по диагонали упер в бортовину кровати, руки сложил на сытом животе, но сон к нему не шел. В шторм Борис Клавдиевич делил людей на три категории: одни травят, других тянет в сон, а третьи любят покушать. Пообедал он сейчас с аппетитом, но в голову все равно лезли всякие мысли. Ему чудились звуки гармошки, казалось, боцман ходит по коридору. Вдруг зашипел динамик: это радист включил передачу «Тихий океан». Слышимость из-за циклона была плохой, и Борис Клавдиевич соскочил с кровати и щелкнул регулятором. Откровенно говоря, он и не любил эту передачу. Поздравления и пожелания, приветы там всякие ему было не от кого принимать. Заодно закрыв и дверь на ключ, он снова улегся. Слава богу, что так и не женился. От него уходить некому. В полудреме он стал припоминать женщин, с которыми встречался в молодости и с кем можно было бы связать судьбу. Но получалось так, что либо они были старше намного, как та банщица в училище, подкармливавшая и обстирывавшая его и от которой он удрал наутро после выпускного, либо уже с ребенком, как медсестра Вера, два года надеявшаяся на что-то. Были еще случайные женщины из ресторанов, но те сразу же обращали внимание на его скупую практичность и с легкостью расставались с ним. К чему-то вспомнил школьный случай, когда один десятиклассник из-за любви бросился под поезд. Кажется, он полюбил учительницу. Но это было так давно. Тогда и обучение было раздельным… Уже засыпая, он подумал о соседке по лестничной площадке: вернулся к ней муж или нет?