Луи Арагон - Орельен. Том 2

— Изумительный…

Бланшетта взглянула на Адриена. Какие у него ресницы! Совсем как у женщины. Во время болезни, сидя взаперти, без движения, он немного побледнел. Теперь он уже никак не походил на ярко раскрашенного деревянного солдатика, каким казался ей раньше. Он осторожно притронулся к своим усикам. «Как бы выглядел Эдмон с усами?» — подумалось ей. И Бланшетта невольно вернулась мыслью к их разговору о деньгах, которые по контракту она выделила Эдмону:

— У меня есть свой бюджет на домашние расходы, на детей, на туалеты… но состоянием, как таковым, всем состоянием распоряжается Эдмон… в «Недвижимости», потом в консорциуме…

— Знаю…

— О, мы живем, должно быть, не так, как могли бы жить при наших средствах… но надо думать о будущем… о детях.

Вероятно, подобные соображения внушал ей Эдмон. И кроме того, ее протестантскому сердцу льстила мысль об их скромном, — правда, весьма относительно скромном, — образе жизни. Адриен вспомнил о папке, которую ему вручила мадемуазель Мари. И вдруг сразу почувствовал себя не в своей тарелке.

— В конце концов… Простите, пожалуйста… Но с подушкой мне было бы удобнее…

— Что же вы не скажете?

Бланшетта поспешно поднялась с места. Он тоже приподнялся, и, когда она подсовывала подушку ему под спину, щека ее случайно коснулась усиков. Она почувствовала, что Адриен старается удержать дыхание и поэтому не спешила разогнуться. Он смотрел на ее склоненную шею, на линию спины, которой так мучительно хотелось коснуться ладонью! Но не сейчас, сейчас еще рано. Нужно поскорее нарушить молчание. Заговорить о чем угодно, лишь бы говорить. О чем-нибудь, что отвлекло бы его мысли от этой спины, от этого волнения.

— Не понимаю я Эдмона… он становится ненасытным…

— Ненасытным? Что вы хотите сказать, Адриен? Знаете, он никогда у меня ничего не просит… Только в прошлом году попросил купить «паккард»…

«Хорошенькое только», — подумал Адриен. Это «только» определяло в глазах Арно масштабы общего плана. Он откинулся назад. Потрогал гипсовую повязку.

— Вам больно?

— Мне? Нет… я просто думал…

О чем он в самом деле думал? Он понимал, что Бланшетте хотелось бы это знать. Как он ни сдерживал себя, в голосе его прозвучало волнение. Волнение, причину которого он и сам не особенно понимал: присутствие женщины, кружившее голову, особенно после стольких недель монашеской жизни… или головокружительный блеск ее богатства? Должно быть, всего понемногу. Конечно, он пытался скрыть свое волнение. И в то же время в глубине души был не прочь, чтобы Бланшетта догадалась о его чувствах… Бланшетта сказала преувеличенно спокойным тоном:

— Странно все-таки, Адриен, вы сегодня вечером совсем не такой, как обычно…

Что это, просто неосторожный вопрос? Адриен опять похлопал ресницами, не без труда нашел слова, наиболее подходящие к случаю именно в силу их банальности, и сказал своим самым глубоким голосом:

— Может быть, потому, что сегодняшний вечер так прекрасен… так прекрасен, что…

Он замолчал. Бланшетта спросила немного сухо, но не очень твердо:

— Прекрасен, чем же именно?

— Так прекрасен, что начинаешь верить в бога.

Трудно было даже представить себе более дурнотонную, более нелепую фразу, чем эта, диссонансом ворвавшаяся в скучноватую беседу о хозяйственных делах четы Барбентан. Однако Бланшетта вздрогнула, как от удара:

— Разве вы неверующий?

— Как сказать… конечно… видите ли, воспитание… иногда сомневаешься… но в иные вечера…

Бланшетта так настрадалась от издевательств безбожника Эдмона!

— Вы католик? — веско спросила она.

Арно утвердительно кивнул головой. Еще одно препятствие, разделявшее их. Но совсем, совсем иное. Воображению Бланшетты рисовались длинные, степенные беседы, во время которых можно будет приоткрыть те потаенные уголки души, куда даже сама она старалась не заглядывать. И в первую очередь не допускать туда Эдмона. В католицизме ей многое было непонятно: пышность храмов, витражи, орган, статуи богоматери… особенно ее смущал культ святой девы… на худой конец она уже как-нибудь примирилась бы с образом господа бога во плоти… Бланшетта ужаснулась этой открывшейся перед нею бездне и поспешила перевести разговор:

— С какого возраста вы знаете Барбентана?

Она нарочно назвала мужа Барбентаном, а не просто Эдмоном, чтобы проложить между собой и Адриеном известную дистанцию. Но он не уловил этого.

— Да уж не помню теперь, совсем мальчишкой…

— Странно все-таки, что он никогда, никогда ни во что не верил…

— Вы же знаете его отца… Мадам Барбентан довольно с ним намучилась.

Бланшетта презрительно поджала губы. Впервые в жизни ей приходилось думать о своей свекрови Эстер Барбентан, как о равноправном человеческом существе. Довольно неприятно признаться даже самой себе, что из поколения в поколение повторяется одна и та же история. Но так ли уж достоверно, что все недоразумения между Эдмоном и Бланшеттой идут именно от религиозных разногласий? Во всяком случае, такая постановка вопроса больше всего устраивала Бланшетту… О чем тем временем говорил Адриен? Рассказывал о Сериане, об игре в шары, об основанной им организации «Про патриа» с целью помочь родичу Шельцеров — владельцу шоколадной фабрики… Да, Бланшетта встречалась с Баррелями… Знает Жаклину, с которой произошла эта история…

— В конце концов, Адриен, вы в курсе всех дел Эдмона… Скажите мне… это, конечно, останется между нами… мне вы можете сказать все… какова его истинная доля в косметическом предприятии «Мельроз»?

— Бог мой, вы ставите меня вашим вопросом в неловкое положение… я уже говорил вам, Бланшетта, что предпочитаю не касаться этой темы…

— Не будьте смешны… Скажете вы или нет, ничего не переменится. Неужели вы считаете, что я действительно так уж ревнива? А что касается денег, то в конце концов речь идет о личных капиталах Эдмона… Тут он полный хозяин… я вам говорила, что выделила ему весьма значительную сумму…

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, этот разговор мне неприятен…

— Я вас не понимаю, это просто нелепо… Вы, должно быть, считаете меня достаточно мелочной особой.

— Бланшетта!

— А как же я могу иначе объяснить себе ваше смущение? Именно из-за ваших недомолвок я начинаю думать…

— Прошу вас…

— Это из-за вас, поверьте, из-за вашей манеры выгораживать Барбентана, на которого никто, кстати сказать, и не собирается нападать, мне приходят в голову странные мысли…

— Уверяю вас… Неужели вы не понимаете, что мое положение в отношении Эдмона вдвойне щекотливо?

— Вдвойне?

— Конечно, я ведь его доверенное лицо…

— Вдвойне?

Адриен не ответил. Бланшетта вдруг услышала глухое биение собственного сердца. Чувства и мысли мешались. Беседы с Адриеном, несмотря на его удивительную прямоту и благородное упорство, с каким он отказывался говорить о делах патрона, все больше и больше укрепляли Бланшетту в мысли, что Эдмон затеял какую-то махинацию в ущерб ее личным интересам, затеял грязную денежную аферу. И одновременно с тем, как таяло доверие Бланшетты к отцу ее детей, в ней подымалось новое чувство, тревожное, безумное. Возможно, и сама она не так уж безупречна. Когда Бланшетта заговорила, звук ее вдруг изменившегося голоса поразил Адриена.