Луи Арагон - Орельен. Том 2

— Вы живете в том же доме, что и князь Р., ведь правда? — спросила одна из дам, длинная и тоненькая, как лиана, с красивыми руками и в огненно-красном платье; она шла под руку с мужем. — Значит, мы с вами соседи, мосье Лертилуа, то есть не совсем соседи… мы живем на Анжуйской набережной… Я вас часто встречаю.

До чего же любопытное совпадение, Лертилуа был просто в восторге. Впрочем, что ему оставалось делать? Он спрашивал себя, где же он ее видел… привычно примелькавшаяся фигура…

У входа в Зимний цирк собралась толпа, стояли полицейские, взад и вперед сновали люди, лился ослепительный свет… Дамы ускорили шаги… Что там такое происходит? Идет киносъемка. В лучах юпитеров терпеливо ждали своей очереди загримированные актеры, какие-то субъекты с деловым видом отдавали распоряжения, полицейские расталкивали толпу, чтобы очистить проход для такси…

Соседка с Анжуйской набережной шепнула Орельену:

— Посмотрите скорее, какой красавец!

В первых рядах зевак стоял изумительно красивый негр в светло-сером фланелевом костюме. Дама добавила:

— И потом такие музыкальные!

Лертилуа не понял ее слов:

— Он музыкант?

Дама не ответила. Звалась она мадам Флоресс. И была просто очаровательна. Оказывается, в Париже полным-полно женщин, которых ты еще не знаешь.

— Заходите к нам, мосье Лертилуа! — пригласил муж.

Непременно, непременно. Кюссе де Баллант раздал своих кукол дамам. Он грозно размахивал бутылкой. А что, если пойти распить вино к Эрнесту? Эрнестом звали одного из его приятелей. У Эрнеста — премилая холостяцкая квартирка. И поскольку сей приют уже давно пользуется худой славой, там можно дать себе волю, можно сколько угодно топать, орать песни, бить посуду… Эрнест, маленький, рыжеватый господинчик лет сорока, только хихикал. Орельен извинился. Ну, это уж просто некрасиво с его стороны! Неужели ты нас бросишь? Баллант никак не желал его отпускать. Возьми хоть мои цветы! И он надел на шею Орельена бумажную гирлянду. Дамы захохотали. Орельен откланялся.

В одиночестве шагал Орельен по направлению к площади Пигаль. Он так и не снял бумажную гирлянду, болтавшуюся у него на плечах. В глубине души он подсмеивался над собой. Шел вперед без цели, не зная, что предпринять. А впрочем, всегда было так, всю жизнь, всю жизнь. Будь он человек нормальный, такой же как все, он остался бы с Валлантом и его приятелями. Поухаживал бы за мадам Флоресс. Познакомиться с дамой, живущей по соседству, — редкая удача. Рано или поздно он стал бы ее любовником. Правда, на его вкус она плоскогруда, но вообще… Он пытался представить себе, какие бедра могут быть у мадам Флоресс.

— Нельзя ли повежливее! — крикнул ему вслед чей-то гневный голос. Орельен готов был извиниться хоть десять раз подряд. Через площадь проходила машина; толпа, глазевшая, как американский матрос, засучив белоснежные рукава над обожженными солнцем руками, бьет молотом по силомеру, отхлынула к краю тротуара, и Орельен нечаянно толкнул прохожего… Орельен и тот, кто крикнул на него, посмотрели друг на друга. Оба оцепенели на мгновение, затем Орельен сорвал бумажную гирлянду, преподнесенную ему Валлантом, и швырнул на асфальт.

— Как удачно, что мы встретились, — сказал Поль Дени, — я вас искал…

— Нет, — сказала Бланшетта, — не думаю… Вы знаете, когда мы поженились, я по брачному контракту выделила ему сумму… довольно крупную сумму… Вам неудобно сидеть? Помочь вам? Может быть, подложить подушку?

Этот разговор происходил вечером, когда Адриен впервые сумел добраться с помощью специального аппарата для ходьбы до столовой, где они и пообедали вдвоем с Бланшеттой. Эдмон, по обыкновению, отсутствовал. В этой изящно обставленной комнате Адриен испытывал странное чувство: он был с Бланшеттой, но не в интимной, а вполне официальной обстановке, на глазах у прислуги, их обслуживали лакеи в белых перчатках. Бланшетта сидела против него, на столе блестело серебро от Пюифорка, и все кругом носило отпечаток какой-то привычной утонченности; взять хотя бы вино, налитое в обыкновенный графин, смакуя которое Адриен беззвучно прищелкивал языком. И Бланшетта принарядилась ради него: очень простое черное платье (черный цвет ей особенно шел), высокий закрытый воротник, а спина, если не считать узенькой перемычки на шее, вся голая, — у Бланшетты была изумительная спина. Адриен уже пригляделся к несколько крупным чертам лица, которое трудно было назвать прелестным. Однако он находил в ней свою прелесть. Глядя на Бланшетту, он думал: «Если бы она хоть немножко взбила волосы… ничего, я ей потом об этом скажу…» Бланшетта надела также свои знаменитые жемчуга.

После обеда они перешли в библиотеку. Окно, открытое на балкон, огромный голубой Пикассо на темной стене, скупое освещение — во всем ощущался мягкий, еле уловимый трепет Парижа. Они были вдвоем, наедине, но огромный город, лежавший за окнами, придавал их одиночеству какой-то торжественный и в то же время волнующий характер.

— В конце концов, — мечтательно сказал Адриен, осторожно стряхивая пепел сигары в голубую пепельницу, — в конце концов Эдмон сам себе хозяин…

Бланшетта вздохнула. Должно быть, думала о чем-то своем. Затем прошептала:

— В какой-то мере…

Произнося эти ничего не значащие слова, она, вероятно, увидела заученную улыбку мадам Мельроз. Жестокость своего мужа. Целую череду таких вот вечеров, когда ей приходилось обедать одной. Детей, которые отвыкли приходить прощаться на ночь к своему папе в эту прелестную комнату, где сейчас сидел Адриен. Она повторила:

— В какой-то мере…

Должно быть, Бланшетта с горечью и сожалением думала о независимости Эдмона, созданной ее же собственными руками. Как бы угадав невысказанные мысли Адриена, она добавила:

— Хочешь сделать как лучше… и сам подготовляешь свою гибель…

Адриен несколько раз взмахнул своими длинными ресницами и полузакрыл глаза. Так ему было удобнее следить за игрой ее лица.

— И вы думаете, что это изменило бы что-либо?

Бланшетта не спросила ни что «это», ни что «изменило бы». Разговор шел в самых неопределенных выражениях, даже вне правил синтаксиса.

— Боюсь, что все это с начала до конца было недоразумением…

— Ваши дети — не недоразумение…

— Конечно… Да, дети… если бы не было детей… Когда я подумаю, что без вас крошка Мари-Виктуар…

Рука Адриена описала в воздухе плавную параболу, означавшую в переводе на человеческую речь: «Давайте переменим разговор», — и при этом движении немножко пепла упало на пол. Адриен сделал вид, что хочет нагнуться и подобрать его.

— Да бросьте вы, — мягко произнесла Бланшетта. — Это пустяки… Сегодня такой изумительный вечер…