Катрин Лове - Месье и мадам Рива

Климатологи утверждают, что из-за наших отвратительных отходов, из-за нашего мусора планета разогревается, и скоро океаны разольются, а летом будет идти снег. Вообразите, большего всего меня пугает не это. Я отлично плаваю и люблю зиму, так что зима летом меня не испугает. К тому же, как только я скоплю денег, куплю себе простенькое, но очень надежное жилище на приличной высоте в горах, чтобы никакие океаны и тающие снега мне не угрожали. Полагаю, вы как состоятельный человек уже позаботились о подобном убежище? Всем сердцем на это надеюсь.

Но позвольте вернуться к вопросу климата, который заставил меня немного уйти в сторону, а вас — потратить драгоценное время. По правде говоря, я считаю, что горы мусора, которые мы порождаем, выбрасывая, покупая и снова выбрасывая, в первую очередь захламляют наши головы, а уже потом вредят планете. Сначала температура повышается в нашей черепной коробке. Сосуды расширяются, потом лопаются, мало-помалу приводя к гибели нейронов. Я должна написать о катастрофе, которая происходит, когда кровь разливается, подобно океану, и затопляет одно, а в худшем случае и оба полушария. Мозг прекрасно защищен. Его надо очень долго добивать, чтобы добить взаправду. Но когда случается внутренняя катастрофа, берегитесь! Повреждаются зоны контроля, и тогда все отказывает, вплоть до сфинктеров уретры и ануса. Люди думают, что мысли нематериальны! Как же это глупо. Люди повторяют про себя «заткнись», запросто изрыгают из себя грубости, и что мы видим? Сотни тысяч безмятежных улыбок! В то время как все более темные воды уносят все больше отходов.

Честно вам скажу, я никогда не понимала, как образованные люди опускаются до грубости — я имею в виду не только мысли, но слова и дела — и почему они выглядят при этом такими довольными собой. В ужасе я представляю себе, как по ночам их охватывает чувство вины, мучает совесть, им снятся кошмары, а кожа горит и чешется. Но я знаю, что ошибаюсь. Достаточно взглянуть на них — они одинаковы во все времена. Ни единая черточка не дрогнет на их лицах; словно лишившись тормозов, они испытали неслыханную радость единения с природой. Истинного единения. Такого, при котором все просто и понятно и действует отработанная система отношений между хищником и жертвой. Кошмары преследуют тех, кто слышит «заткнись». Тех, кого обзывают козлами. Кому кричат: «Прочь!» Кошмары — для наивных людей, которые воздевают руки к небу с воплем: «Остановитесь! Вы сошли с ума!» — и глупо вопрошают, откуда столько ненависти. Такие люди могут не надеяться на спокойные дни и ночи. Если по окончании оргии чьи-то голоса и будут звучать, никто не прислушается к ним. Разве что вполуха. Потом пройдет время, и рассказами этих самых уцелевших народ заинтересуется. Не потому, что кому-то нужна правда о бесконечной трусости, которая так уютно гнездится в сердце каждого, а потому, что нужна хорошо продаваемая драма. Так чужими словами начнут торговать, слова очистят от шелухи, освободят от нюансов, приспособят к ситуации и подадут под выгодным соусом. И все станут аплодировать, и бизнес расцветет. И вскоре люди перестанут что-либо чувствовать. И никто не распознает анестезию, потому что в зверинце все живут по законам джунглей.

Я, простите, очень интересуюсь языком. И, снова простите, мозгом. Я вижу геморрагию [17] Кровотечение, кровоизлияние. там, где другим мерещится новый талант, способный в два счета раскрыть людям глаза на правду жизни. Рецепт? Много картинок, приправленных досужим вымыслом. Прощай, работа с литературным языком! Прощай, смысл! Прощай, композиция! Всюду, где звучат голоса, где пишутся тексты, где кто-то что-то комментирует или создает, расползается гигантская тень карикатуры: на сценах современного театра, в рекламируемых книгах, на форумах, во время переговоров и конференций. Атмосфера играет свою роль. Крик, провокации, грубая сила, эпатаж — вот что сегодня в цене. Казалось бы, приятного мало. Казалось бы, печально. Хотелось бы от всего этого отвернуться. Ведь еще вчера было иначе.

Ваши родители — люди большой души. С тех пор как мы познакомились, они подарили мне столько тепла и так меня поддержали, как Вам и не представить. Я переживала сложный период, и месье и мадам Рива оказались для меня неожиданной тихой гаванью, хотя ничего особенного для этого не делали. Надеюсь, что в свою очередь я тоже подарила им немного радости. Они говорят живым языком. Когда Жюст упоминает о скалах, а Эрмина о своих растениях, чувствуешь их запах, почти видишь их в лучах закатного солнца. Когда Ваши родители говорят о любви, не нужно никаких доказательств — ни страстей на широком экране, ни танцующего на барной стойке стриптизера. Думаю, все дело в разнице. В разнице между теми, кто плачет и радуется по-настоящему, и тем большинством, которое лишь пользуется и выбрасывает.

Ваши родители не хотят ехать в круиз вместе с другими туристами. Они хотят взять легкую сумку, отправиться в загадочную страну и увидеть, что увидится. Они стремятся ускользнуть от всего того, что ждет путешественника, оплатившего отпуск от и до. Задавались ли вы вопросом — почему? Вы можете сколько угодно резервировать для родителей каюту с ванной и прочими излишествами, они не поедут. Стоит ли по этой причине называть их больными? Как вы смеете бесстыдно извращать правду? И утверждать, что мною движет корысть? Позвольте предположить: это вы привыкли использовать людей, верно?

Раньше не существовало способа погрузить человека, чей мозг сильно пострадал, в искусственную кому. Люди умирали просто, незатейливо. Сердце переставало биться. Достаточно было это засвидетельствовать и подписать бумаги. Сегодня специальные устройства запускают сердце, и оно бьется, благодаря нажатию кнопки, в ритме медицинского аппарата. В кровь поступает кислород, и мозг продолжает жить, поглощая кислород в огромном количестве. Результат: мы теперь не знаем, кто живой, а кто мертвый, чей мозг работает сам, а чей близок к смерти. Этот трудный вопрос, представьте себе, стоит перед человеком не только в больнице. На палубах кораблей им задаются постоянно. Подозреваю, что Ваши родители его предчувствуют. Проблема лишь в том, что они не знают, как Вам признаться, и не решаются. Речь не только о паромах. Сегодня искусственному поддержанию жизни обучились в стольких местах, что люди, конечно, стараются держаться подальше — кому охота погружаться в мрачные мысли о смерти?

Ваш отец интересуется особыми сортами яблок, которые, кажется, в нашем климате не прижились, а Ваша мама — пока ей не известными ароматическими растениями. И что я должна делать? Ваш отец знает, что скоро расстанется с жизнью. Он верит в Бога. Он верит, потому что смотрит на деревья. Он любит все деревья и не может сказать, какие нравятся ему больше. Он признался в мне этом, когда мы вместе гуляли. Сейчас, когда Ваш отец состарился, он часто внимательно изучает стволы и голые ветви деревьев, то, как они устроены. А еще он не надевает перчатки, если надо коснуться снега. И не потому, что строит из себя стойкого оловянного солдатика. Видно, что ему холодно, что пальцы еле сгибаются. Но мне кажется, Вашему отцу просто нравится чувствовать, что он живой. Я сразу вспоминанию о работе сердца, которое в случае опасности защищает жизненно важные органы, отдавая конечности на растерзание морозу. С возрастом мы вынуждены сосредоточиться на каких-то самых важных для нас чувствах и ощущениях. Если вдуматься, в глубоком детстве мы делали это инстинктивно. Многие люди так поступают, многие сожалеют об этом. Я не стану говорить, что Вашим родителям нравится такое положение дел, но мне кажется, что они принимают свое состояние. Ваша мать говорит, что можно сколько угодно кормить себя иллюзиями и верить в них, но стоит только поднять простыню, и увидишь, что под ней голая земля. Во времена, когда деньги и внимание толкают к публичным подвигам — старик на вершине Аннапурны, семидесятилетняя женщина, которая из кожи вон лезет ради того, чтобы выглядеть на сорок, — я чувствую потребность в общении с людьми, которые просто идут по жизни, не делая из нее шоу в духе «Гран-Гиньоля» или «Французского канкана».