Катрин Лове - Месье и мадам Рива

Дорога к месье и мадам Рива со вчерашнего дня тоже закрыта, и не из-за оползня, а из-за того, что это опасное геологическое явление возможно. В нашей стране привыкли действовать сразу и не ждать, пока автомобиль с родителями и аккуратно пристегнутыми ремнями безопасности детьми вылетит с дороги. У нас привыкли к превентивным мерам. Движение по дорогам запрещено, машины с семьями или одинокими водителями разворачивают, отправляют в объезд, и регулировщик подробно объясняет маршрут, долгий, зато безопасный. И кстати, регулировщики часто бывают волонтерами, они сами приходят на помощь официальным сотрудникам дорожной полиции, никто их специально не просит. Тем временем команды специалистов-инженеров, даже тех, кто получает низкую зарплату, отправляются вниз по склону, по камням, которые могут обрушиться, и под дождем устанавливают временное защитное крепление. В других странах это временное крепление стало бы постоянным, но у нас, как только катастрофа минует, государство вложит впечатляющие средства в установку настоящих креплений, чтобы в следующий раз дорога оставалась открытой. А если во время следующего бедствия склон начнет разрушаться еще в каком-то месте, государство снова прибегнет к превентивным мерам, и все повторится. Мои сограждане смогут спокойно ездить по дорогам в своих машинах, оборудованных средствами безопасности нового поколения, и аварии будут случаться крайне редко, в основном из-за невидимых и нежданных повреждений в глубоких слоях земли, спровоцированных частой инфильтрацией в связи с ливневыми дождями, в свою очередь обязанными климатическим изменениям, в которых виноваты люди со своим неправильным образом жизни. Но если такие люди, как я, месье и мадам Рива и многие другие мои друзья и знакомые, гордятся нашей страной, гордятся законами нашей страны и тем, что являются ее гражданами, обладателями ее паспорта, а не какого-то другого (или нескольких других), так это потому, что мы уважаем нашу систему безопасности.

Воспользуюсь отступлением и замечу: очень жаль, что когда проводятся международные опросы на тему гордости за свою страну, о нашей стране почему-то постоянно забывают. Если внимательно изучить статистику, на которую выделяются огромные деньги, можно заметить, что списки стран очень длинные, там иногда даже встречается Зимбабве, но не Швейцария. Это печально. И ущемленная национальная гордость здесь ни при чем. Месье и мадам Рива сказали бы то же самое, они бы тоже прямо, не задумываясь, признались бы, что подобное положение дел их разочаровывает, — и, конечно, дело не только в обиде на тех, кто забыл включить нашу страну в бесконечный список опрашиваемых стран. Неприятно год за годом видеть, что Швейцарию упоминают лишь тогда, когда речь заходит о мошеннических финансовых операциях и пропавших деньгах, которые всеми силами — в том числе и прибегая к способам, не достойным порядочных людей, — разыскивают взбешенные налоговые службы соседних стран. Проблема не в этом. Она в другом. Проблема в самом понятии гордости, в том, что подразумевается под гордостью, когда проводят международные опросы. Вся гордость — а ведь это очень широкое понятие — сводится к истории завоеваний Луны и других планет, к нерушимости президентской власти, к так называемому тяжелому вооружению армии. Разумеется, бывает, что какой-нибудь боевитый народ вдруг в последнюю минуту вспомнит о качестве двух-трех своих сыров, или о парочке великих писателей, или о хореографах, или об архитекторах, об ушедших композиторах, но в целом аргументы всегда сводятся к одному, и тенденция прослеживается четко. Вот если бы жителей нашей страны опросили, мы бы сказали, мол, коли надо выбрать один-единственный повод для гордости среди всех прочих, приходящих на ум, то мы гордимся тем, что в нашей стране команды спасателей успевают сделать свое дело до того, как произойдет катастрофа. Силы нашей страны направлены на то, чтобы предупредить беду, чтобы раненых не ранили, чтобы погибшие не погибли, чтобы убежище с новенькими кроватями ожидало пострадавших, которые не лишились и не лишатся крова, — именно поэтому, кстати, их просят не брать с собой ничего лишнего: только пижаму, зубную щетку, лекарства от диабета второго типа и гипертонии. В дополнительных вещах нет необходимости, ведь помещения, где принимают пострадавших, оборудованы санузлом с джакузи и сауной, телевизорами с плоским экраном, компьютерами, кроватями с мягкими одеялами, а еще там подают обеды, состоящие из закуски, основного блюда и трех десертов на выбор для детей. В подобном убежище пострадавшие вряд ли проведут дольше одной ночи, потому что уже наутро или днем их, скорее всего, отпустят домой — команды, работавшие сутки напролет, обезопасят жилую зону и расчистят дороги. Честное слово, я думаю, что если бы нам, швейцарцам, дали поучаствовать в этом жалком опросе, имидж нашей страны изменился бы. Мы бы показали миру, что он (мир) не совсем такой, как это принято представлять.

К счастью, пока мы ждем предполагаемого дня, когда нас включат в международный опрос, что, по совести сказать, может произойти лишь в том случае, если мы его и профинансируем, сарафанное радио работает отлично. Стоит лишь взглянуть на вытягивающиеся шеи и круглые глаза наших иностранных друзей, которым рассказывают о том, что и как делается в Швейцарии. А те, кто не ездит за границу, могут посмотреть на иностранцев, прибывших на каникулы к нам. Спустя нескольких дней сумасшедших ливней и безнадежных снегопадов, неожиданных обвалов и наводнения иностранцы спрашивают: «Сколько погибших?» А им в ответ: «Нисколько». Разве что кто-нибудь ногу сломал. Да, надо видеть глаза этих путешественников. Они смотрят на нас так, как раньше верующие смотрели на статуи святых, думая, что имеют дело с существами, принадлежащими небесам, а не нашей бренной земле. Так мы и сохраняем блестящую репутацию. И наш имидж в целом становится все более привлекательным, несмотря на всякие дорогостоящие опросы, благодаря которым Швейцарию либо не знают, либо воображают преступной страной, славящейся финансовым бандитизмом.

Мы с Эрминой Рива были вынуждены прервать разговор о кошках и о причинах, благодаря которым лошади в нашем обществе заслужили столь лестное внимание, потому что на маленькую кухоньку вдруг вторглись пятеро мужчин в грубых сапогах. Одним из них оказался сам Жюст Рива, другим — сосед Жан-Батист Симон. Имена остальных мужчин, гораздо более молодых, я не запомнила, зато сразу поняла, что эти люди не боятся засучить рукава. После очередного наводнения мужчины собрались, чтобы обновить защитные укрепления и расчистить, где нужно, дороги. За кофе и ванильным пирогом с горьковатой апельсиновой глазурью господа обменялись короткими фразами, из которых было ясно, мол, обсуждать стихию бесполезно, они сделали что могли, а дальше природа сама распорядится. Меня представили как друга семьи, и я позволила себе спросить, скольких людей уже эвакуировали. «Никого, — ответил один из мужчин, — здесь, на вершине, мы в полной безопасности, а вот внизу не очень весело — туда вся вода стекает». Еще мужчины сказали, мол, им кажется, учитывая происходящее, местные жители должны быть готовы принять у себя нуждающихся в крыше над головой. Специальные убежища хороши, но можно и помочь друг другу. «Главная проблема со стариками, — произнес другой мужчина. — У них свой взгляд на вещи». Многие не хотят покидать дома — они, мол, видели обвалы и похуже в сорок пятом или сорок седьмом году, страшные бури, после которых должно было камня на камне не остаться, а ведь все целы и невредимы. «Так что чуть ниже в долине люди из службы спасения ходят по домам и глаз не спускают со строптивцев», — рассказывал мужчина, не стеснявшийся слова «старики», словно Эрмина и Жюст Рива, сидевшие за столом, к обозначенной возрастной категории не относились.