Катрин Лове - Месье и мадам Рива

— Но это слишком дорого!

— Перестаньте! — Жюст твердым голосом попросил нас замолчать, мол, для него это решенный вопрос. — Знаете, что происходит в подобных местах, нет? — спросил он, не дожидаясь моего ответа. — Там на всем экономят. На зарплатах, на рабочих местах, устанавливают сигнализацию вместо живой охраны, экономят на гигиене, на персонале, который занимается туалетом, причесывает, стрижет и бреет. Поэтому у славных женщин, работающих в таких местах, нет ни минуты свободного времени, чтобы поговорить с пациентами. И пока творится весь этот беспорядок, дома престарелых, представьте себе, приносят огромный доход!

Эрмина смотрит на мужа выразительно, но тот словно не замечает.

— Такова печальная реальность. А матерчатые скатерти на столах, цветы в вазах, меню, написанные красивым почерком, — это все по воскресеньям, для родственников, чтобы они видели, как прекрасно живется в доме престарелых. И они клюют, как ты, Эрмина… Да-да.

Не обращая внимания на вызов, Эрмина проверяет, остался ли кипяток в чайнике из зеленого фарфора.

— Ты, Эрмина, всегда говоришь, как прекрасно, что повсюду цветы, как все удобно, красиво, но на самом деле там экономят на каждой мелочи, бухгалтеры сидят и денежки пересчитывают, потому что на стариков всем плевать, хуже, чем в сороковых годах, а те, что пытаются выброситься из окна или в лестничный пролет…

Эрмина Рива грохнула чайной крышечкой.

— У самоубийц еще есть порох в пороховницах, они хотят свободы, но их подсаживают на химию, дают по десять-двадцать таблеток в день, и никто не следит за тем, как действуют эти безумные лекарства. А если кто-нибудь вздумает перечить, ему говорят: нет-нет, месье, у вас просто насморк, у вас проблемы с почками, у вас сердце больное, у вас легкие не в порядке, и — оп! — бедняге насыпают еще таблеток, готовят к операции — пускай все умрут со здоровым сердцем, это так выгодно…

Хозяйка тем временем сосредоточенно подбирала рассыпанные по столу крошки.

— Иногда стариков даже отправляют к городскому психологу, да, такое случается, и тогда дом престарелых включает в счет стоимость машины, сопровождающего, ожидания, сеанса. А прием ведет какой-нибудь молоденький неопытный психиатр. И как вы хотите, чтобы он разобрался в ситуации? Выдумает что-нибудь про недостаток железа или плохое кровообращение, да и все!

Эрмина начала убирать со стола тарелки.

Ее супруг положил ладони на пустую чашку и заявил, что прекрасно знает, как делаются дела в домах престарелых. Один из его кузенов все ему рассказал по телефону, добрый человек, и не такой уж старый. Провел в богадельне много лет, а прошлым летом умер…

Эрмина принялась убирать чашки — Жан-Батиста Симона и молодых мужчин, приходивших с ним. Но Жюст продолжал закрывать свою чашку руками, словно что-то защищая.

Кузен рассказал такие вещи, о которых не хочется и слышать, и его, Жюста, тошнит от всего этого лицемерия, плутовства, он говорит об этом открытым текстом, ему жаль, но он не может молчать, потому что это возмутительно. У него, у Жюста, не найдется доброго слова для этих заведений, и для него выбор очевиден: когда придет время, он бы предпочел принять лекарство и умереть, и никакого балагана с домами престарелых, понимаете?

— Не говори так, Жюст.

— Почему нет?

Супруги вздорили. Я почувствовала себя рядом с ними маленьким ребенком.

— Потому что такова жизнь. Не все складывается идеально.

— Я воспринимаю жизнь иначе.

— Жизнь убегает вперед — минута за минутой, и так у всех.

— У каждого свои минуты, Эрмина, мы уже говорили.

— Видите, у нас с Жюстом есть разногласия.

Эрмина взяла на себя смелость вернуть меня в разговор и заодно забрала чашку у мужа, которую он наконец отпустил.

Я посмотрела на супругов по правую и по левую руку от меня, подумала, что разговоры приятнее, когда речь идет, например, о животных.

— Так что вы будете делать с котами?

Я задала вопрос невпопад, и супруги Рива изменились в лице, вновь окунувшись в реальность, где существовала не только тревога за путешествие в Румынию, но и проблема с котами, при которых нельзя произносить слова «приют» или «отдать».

— Ваш сосед, Жан-Батист Симон, не смог бы присмотреть за ними? Они бы составили ему компанию. — Еще не закончив фразу, я знала, что мое предложение не совсем в тему.

— Жан-Батист ненавидит котов. Он их просто терпеть не может.

— Правда?

Я изо всех сил пыталась свести все разговоры к котам, и неспроста. К счастью, Эрмина мне очень помогала.

— Жан-Батист не переносит котов. Мы даже думали…

— Что вы думали?

— Ох, не знаю, стоит ли вам говорить, у нас ведь нет доказательств, понимаете?

— Боже мой! Доказательств чего?

Господа Рива выглядели такими встревоженными, что я поневоле тоже начинала волноваться.

— Ладно, я вам скажу. Мы подозреваем, что Жан-Батист установил этот отпугиватель, знаете, ультразвуковой, чтобы отгонять животных. Он их всегда ненавидел, особенно котов. А наши питомцы не стесняясь бегали к соседям, сколько мы им ни говорили — без толку. И конечно, Матильда давала им молоко, еще когда с ней все было в порядке, она очень любила кошек, но не заводила из-за супруга. А потом вдруг наши котики стали бояться ходить к соседям. Сначала Милано. Но он самый пугливый, и мы подумали: ладно, случайность. Однако двое других тоже не суются к Симонам. Останавливаются прямо у входа в сад, словно видят призрака или не знаю что… Вот мы и подумали о невидимом барьере…

— А вы не спрашивали у соседа прямо?

Эрмина пожала плечами. Ее муж выглядел невозмутимым.

— Думаю, Жан-Батист ничего бы не ответил. В конце концов, это его право. Не любит он котов, и ладно. Ему же хуже.

— Тогда, может, кто-то еще из деревни…

— Да-да, мы кого-нибудь подыщем, но лето нашим котикам предстоит тяжелое, это точно.

Эрмина теперь чуть не плакала, и я удивилась, что мысль о недолгом расставании с котами вы звала такую бурю эмоций, ведь, рассказывая печальную историю Матильды, она не проронила ни слезинки, только сокрушалась. Меня не впервые поражала странность поведения человека. Я давно заметила, что люди позволяют себе плакать, свободно выражать чувства, когда речь идет о том, что им подвластно, и полностью замыкаются в себе, запираются на все замки, занимают выжидательную позицию, если бессильны перед обстоятельствами. Я даже читала о чем-то подобном в воспоминаниях очевидцев разных драматических событий. Можно оставаться холодным, как камень, наблюдая убийство. Каждый из нас на такое способен. Мы отстраняемся, начинаем воспринимать пострадавших как героев сценария, который должен развиваться своим ходом и к которому мы не имеем отношения. Я вспоминаю об этом, дабы избежать разочарований. Важно представлять себе, что бездейственность, вызывающая порой недоумение, является наименьшим злом. Потому что те, кто готов воспользоваться случаем и ввязаться в драку, куда более многочисленны, чем те, кто отводит глаза, и уж тем более те, кто рискует жизнью, пытаясь положить конец жестокости. Сидя за столом у Рива и делая такие важные выводы, основываясь на мелочах, я попыталась разобраться с Эрминой и Жюстом. Эрмину я приписала к тем людям, которые закрывают уши, когда не хотят слышать дурные новости, правда Эрмина не бывает холодной, у нее всегда теплые руки; а Жюст оказался в оппозиции, среди тех, кто способен твердо сказать «нет» и действовать в согласии со своими принципами.