Джон Голсуорси - САГА О ФОРСАЙТАХ

Больше о «деле» речь не заходила. Оно, вероятно, должно было слушаться одним из первых, сразу после неопротестованных исков, и в Конда форде царило затишье перед бурей.

К этой теме вернулись лишь в воскресенье, после завтрака, когда Дорнфорд спросил:

— Вы будете в суде на слушании дела вашей сестры, Динни?

— Я должна быть.

— Боюсь, что вы придёте в ярость. Обвинение поддерживает Брок, а он, если захочет, доймёт кого угодно, особенно когда сталкивался с явным запирательством, как в данном случае. Потому его и выбрали. Клер придётся крепко взять себя в руки.

Динни вспомнила, как "очень молодой" Роджер говорил ей, что предпочёл бы видеть на месте Клер её.

— Надеюсь, вы ей это внушите?

— Я предварительно выслушаю её показания и устрою репетицию перекрёстного допроса. Но угадать, как Броу повернёт дело, — невозможно.

— А вы сами придёте на суд?

— Если смогу. Но шансов мало, — вероятно, буду занят.

— Долго протянется разбирательство?

— Боюсь, что несколько дней.

Динни вздохнула.

— Бедный отец! А у Клер надёжный защитник?

— Да. Инстон. Но ему сильно помешает её нежелание рассказать о том, что произошло на Цейлоне.

— Вы же знаете, решение Клер окончательно. Она об этом не скажет.

— Разделяю её чувства, но боюсь, что это всё погубит.

— И пускай, — возразила Динни. — Я хочу, чтобы она стала свободной. А больше всего мне жаль Тони Крума.

— Почему?

— Он — единственный из трёх, который любит.

— Понятно, — отозвался Дорнфорд и умолк. Динни стало жаль его.

— Вы не прочь прогуляться?

— С восторгом!

— Мы пойдём лесом, и я покажу вам место, где Черрел убил вепря и завоевал наследницу де Канфоров, как гласит наш геральдический герб. А у вас в Шропшире тоже есть фамильные легенды?

— Конечно, есть, но ведь поместье ушло от нас. Его продали после смерти моего отца: нас было шестеро, а денег — ни пенса.

— Ох, как это ужасно, когда семья лишается своих корней! — вздохнула Динни.

Дорнфорд улыбнулся:

— "Живой осел лучше мёртвого льва".

Они шли через рощу, и он описывал ей свой новый дом, ловко выспрашивая девушку о её вкусах.

Наконец они выбрались на осевшую дорогу, которая вела к холму, заросшему боярышником.

— Вот это место. Здесь тогда, наверно, был дремучий лес. В детстве мы устраивали тут пикники.

Дорнфорд глубоко втянул в себя воздух.

— Настоящий английский пейзаж — ничто не бросается в глаза и все бесконечно прекрасно.

— Чарующий вид!

— Верно сказано.

Он расстелил свой дождевик на склоне холма:

— Садитесь и покурим.

Динни села:

— Вы сами тоже садитесь рядом, — земля ещё сырая.

Он сидел подле неё, обхватив руками колени и тихо попыхивая трубкой, а девушка думала: "Если не считать дяди Эдриена, впервые вижу такого сдержанного и деликатного человека".

— Было бы совсем замечательно, если бы ещё выскочил вепрь, — сказал Дорнфорд.

— "Член парламента убивает вепря у подножья Чилтернских холмов", поддразнила его Динни, но воздержалась прибавить: "И завоёвывает сердце дамы".

— Как ветер клонит дрок! Ещё три недели, и все здесь зазеленеет.

Сейчас самое лучшее время года. Впрочем, нет, — бабье лето, наверно, ещё лучше. А вам какая пора по душе, Динни?

— Когда всё цветёт.

— Гм… И ещё жатва. Бескрайние хлеба, должно быть, — великолепное зрелище.

— Они как раз поспели, когда разразилась война. За два дня до её начала мы устроили здесь пикник и смотрели, как всходит луна. Как вы думаете, мистер Дорнфорд, многие ли из тех, кто воевал, действительно сражались за Англию?

— Практически — все. Кто за тот или иной уголок страны, кто просто за улицы, автобусы и запах жареной рыбы. Я лично дрался за Шрусбери и Оксфорд. Кстати, меня зовут Юстейс.

— Запомню. А теперь, пожалуй, пойдём, а то опоздаем к чаю.

Всю дорогу домой их разговор сводился к певчим птицам и названиям растений.

— Благодарю за прогулку, — сказал Дорнфорд.

— Я тоже прошлась с удовольствием.

Эта прогулка как-то очень успокоительно подействовала на Динни.

Выходит, с ним можно говорить и не касаясь любовной темы.

В понедельник на пасху ветер дул с юго-запада. Дорнфорд целый час мирно репетировал с Клер её роль на суде, а затем, невзирая на дождь, отправился с ней кататься верхом. Динни потратила утро, подготовляя дом к весенней уборке и чистке мебели на то время, когда семья будет в городе. Её родители собирались остановиться на Маунт-стрит, она сама с Клер — у Флёр. После завтрака она совершила с генералом обход нового свинарника, постройка которого затягивалась, так как местный подрядчик не торопил своих рабочих, стремясь занять их здесь как можно дольше. Только после чая Динни осталась наедине с Дорнфордом.

— Ну, — объявил он, — думаю, что ваша сестра справится, если, конечно, сумеет сохранить самообладание.

— Клер бывает подчас очень резкой.

— Плохо. Адвокаты не любят, когда их срезает непосвящённый, да ещё в присутствии их же коллег. Судьи тоже не любят.

— Да, но её не заставишь плясать под чужую дудку.

— Восставать против освящённых веками институтов — неразумно: они слишком хорошо защищены.

— Да, — со вздохом согласилась Динни. — Все в руках богов.

— А они у них чертовски скользкие. Не подарите ли мне вашу фотографию? Лучше такую, где вы сняты девочкой.

— Надо посмотреть, что у нас сохранилось. Боюсь, одни любительские снимки. Впрочем, кажется, есть один, на котором мой нос не слишком вздёрнут.

Она подошла к комоду, вытащила один из ящиков и поставила его на бильярдный стол:

— Семейная фототека. Выбирайте!

Он встал рядом с ней, и они начали пересматривать снимки.

— Я лазила сюда много раз, поэтому моих карточек осталось мало.

— Это ваш брат?

— Да. А вот это он снялся, когда уходил на фронт. Это Клер за неделю до свадьбы. А вот я — видите, с распущенными волосами. Меня снял отец в первую послевоенную весну, когда вернулся домой.

— Вам тогда было тринадцать?

— Почти четырнадцать. Предполагается, что я здесь похожа на Жанну дгАрк, внимающую неземным голосам.

— Очаровательная фотография! Я отдам её увеличить.

Дорнфорд поднёс карточку к свету. Динни была снята на ней в три четверти, с лицом, повёрнутым к ветвям цветущего фруктового дерева. Снимок дышал жизнью: солнечный свет заливал цветы и волосы Динни, распущенные и доходящие ей до талии.

— Посмотрите, какой у меня восхищённый вид, — сказала девушка. — На дереве, наверно, сидела кошка.

Дорнфорд положил карточку в карман и опять нагнулся над столом.

— А эту? — осведомился он. — Можно мне взять обе?

На втором снимке Динни была уже постарше, но все ещё с косами и круглым личиком; руки её были сложены, голова чуть-чуть опущена, а глаза подняты кверху.