Анна Броделе - Верность

— Да, но… — начала Ирма, — а что же делать, когда в кормушку подбросить нечего?

— Надо добиться, чтобы было что в кормушку бросать. Чтобы не надо было по углам скрести, по горсточке собирать. Кормовая база должна быть надежной. Не только ты и твоя семья должны заботиться о том, что коровы на твоей ферме есть будут, а вся бригада и весь колхоз думать об этом должны. Вот и надо сеять гораздо больше картошки и сахарной свеклы.

— А как с кукурузой решим? — спросил Атис Рейнголд.

— Так, как говорили. На каждую бригаду по три гектара.

— А что скажет Марен?

— Я не знаю, что он скажет, — ответил Юрис. — Но и не знаю, что скажу я, если мы засеем невесть сколько и все это погибнет. Тогда мы не только не будем знать, что говорить, но и что делать.

— Голыми руками много не наработаешь, — согласились остальные. — Сапкой ничего не сделаешь… мы ведь видели.

— Чего там сапкой! А если еще холодное лето выдастся…

Они расстались поздно ночью. Инга выпустила их и немного задержалась на дворе, полной грудью вдыхая свежий воздух. Даже ночью уже чувствовалась весна. Где-то вдали по дороге ехали сани. Инга слышала скрип полозьев, храп лошади и низкие мужские голоса. А когда сани оказались у самых ворот, один из седоков громко воскликнул:

— Смотри, в окне еще свет! Дуралей этот все соображает, как коммунизм построить.

Инга узнала Эгона Бриксниса. После каникул он почему-то не возвращался в Ригу, а все околачивался в Силмале. Даце подозревала, что ее двоюродного брата из академии выгнали.

Инга передернула плечами и вошла в дом.

Это на самом деле ехали Эгон с отцом. Брикснис выпросил лошадь, чтобы съездить к зубному врачу — в последние ночи у него так болел коренной зуб, оставалось только вырвать его. После этой неприятной процедуры Брикснис с сыном завернули к своему другу. Теперь они навеселе возвращались домой, и Брикснис решил проведать свояченицу.

У Цауне все были дома и ужинали. За столом сидел гость. Брикснис уже знал, что это жених Даце, и, здороваясь с ним, долго, по-отечески тряс его руку.

Алине пригласила их к столу и принесла чистые тарелки.

— Водки ты нам тоже поставишь? — осведомился Брикснис.

— Поставила бы, да нет у меня, — сказала Алине, пододвигая миску с супом. — А ты, я вижу, уже пропустил.

— Ну, малость пришлось принять — на зуб, от боли, — отозвался Брикснис, наливая себе в тарелку суп.

— Как же иначе, — кивнула Алине, презрительно поглядывая на зятя. Она никогда особенно не жаловала его за пьянство. Но что поделаешь — родственник все же, надо терпеть.

Максис вскоре встал из-за стола: его рано утром ждала работа — ремонтировали оба колхозных трактора. Даце проводила его и, вернувшись, принялась мыть посуду.

— Гордая какая стала! — воскликнул Брикснис. — Даже не хочет с гостями посидеть…

— Я не гордая, посуду помыть надо, — ответила Даце. Ей и раньше Брикснис был неприятен.

— Поди сюда, расскажи… люди поговаривают, что у тебя скоро свадьба, — не отставал Брикснис. — Это правда?

Даце расслышала в голосе дяди фальшь. Она сдвинула брови и, ничего не ответив, загремела посудой.

— К тому как будто идет, — ответила Алине за дочь.

— Вон как, вон как, — обрадовался Брикснис. — В таком случае надо новые подметки подбивать… Когда же справлять думаете?

— Не знаю, — отозвалась Даце, не оборачиваясь.

— Как — не знаешь? А кому же знать, если не тебе?

Даце поставила посуду в шкаф и с ударением ответила:

— Когда мой посаженый отец поправится.

И подошла к книжной полке.

— Кто же у тебя посаженым-то будет?

— Председатель, — коротко отозвалась Даце, роясь в книжках.

— А-а, — протянул Брикснис. — Ну что же, солидно получается. В новую жизнь, так сказать, сам председатель тебя введет.

Эгон с ухмылкой наблюдал за Даце и курил. Его назойливый взгляд рассердил ее, и она довольно резко спросила:

— Ты что так уставился на меня, чего не видал?

Эгон выпустил густое облако дыма и развязно отозвался:

— Ты бы красила брови и ресницы — пикантней была бы.

Даце слегка покраснела, но ответила сдержанно:

— Проживу как-нибудь и так.

Теодор вернулся с яблоками, за которыми его послала Алине, и мимоходом тронул сестру за локоть:

— Гораздо интереснее, когда у человека свое лицо.

— Ишь о чем заговорил, — насмешливо отозвался Эгон. — Хочешь нам буржуазные взгляды навязать? Что значит — свое лицо? Мы признаем только стандарт. Массовое производство. Даже в нужник, и туда полагается ходить по плану. По графику.

— Ты любишь сильные сравнения, — сказал Теодор.

— Я люблю правду! — патетично воскликнул Эгон. — Я не червь какой-нибудь, чтобы пресмыкаться.

— Я тоже люблю правду, — сказал Теодор.

— Только любить — мало, — наставительно сказал Эгон. — За правду надо бороться. А ты не успеешь пальцем шевельнуть, как тебя за шиворот схватят. Тебе музыка эта еще незнакома. Ты еще витаешь в мире иллюзий.

Теодор пожал плечами:

— Кто тебя обидел, что ты таким скептиком стал?

— Я с ними там, в академии, поцапался; наверно, уже не вернусь туда, — заявил Эгон, зажигая новую папироску.

— Ну, ну?! Не закончишь курса?

— Тьфу! Очень мне нужна эта бумажка!.. Какой толк от нее?! Разве они могут дать мне настоящие знания? Ни черта они не могут! Натаскают тебя немного — и молодой специалист!

— А какие из них специалисты — недотепы! — поддержал Брикснис сына. — Только и знают речи говорить.

Алине ничего не сказала, только искоса посмотрела на зятя, потом на племянника. Пока Теодора не было, она старалась найти в Эгоне сходство со своим сыном. Ведь они оба были студентами. И если Эгон иной раз заходил к ним, она принимала его с болезненным радушием. Теперь она относилась к племяннику неодобрительно. Не нравилось ей, что он, молодой, здоровый парень, все лето болтается без дела, пьет, матери дома не помогает, а еще требует, чтобы она ухаживала за ним, одевается как-то по-шутовски. Она не сдержалась и сказала:

— Ого! Что это у тебя время вдруг такое дорогое стало? Все равно без дела слоняешься!

Эгон сердито покосился на тетку и огрызнулся:

— Меня-то в навозные дроги не запряжешь, как некоторых!

Теперь и Алине рассердилась. Она натянула на руку чулок, который штопала, и оборвала Эгона:

— Знаешь, парень, если бы никто навозных дрог не тащил, то бездельникам, вроде тебя, жрать нечего было бы. Вот как.

— Ишь какая у меня тетя сознательная! — ухмыльнулся Эгон. — С каких это пор?

— Я всю жизнь работала! — резко сказала Алине. — Когда молодая была, мне никто не позволял лодыря гонять, как тебе.

— Ну, милая, — вмешался Брикснис, — сравнила: работу теперь и работу тогда.

— Теперь работа для дураков и старых лошадей, — самоуверенно заключил Эгон.