Наталья Ким - Mainstream

Администратор зала смотрел на Лизу с большим удивлением:

— Приносим вам извинения за доставленные неудобства… Но дело в том, что эту дверь до вас никто не мог закрыть: строители что-то накосячили…

С Женькой приключилась настоящая истерика: он прислонился к стене, показывал на Лизу пальцем и все время повторял: «Слабый пол…»

Домой шли пешком и целовались в каждом темном закоулке.

Машина ехала следом метрах в двадцати.

— Значит, так, Никитон, если ты снова нажрешься водки, как последняя свинья, и сорвешь мне интервью…

— Лиза, я уже сто раз извинился, — вяло отбивался Никитка.

— Повторяю для тупых, глухих и просто дефективных: если ты снова напьешься и, как на Райкине, встрянешь в разговор с Вайкуле, я тебя прикончу на месте.

— Я тебе честное слово даю, что ни капли в рот не возьму!

— Зуб даешь?

— Фиксой пожертвую!

— Тогда верю.

Разговор происходил в цирковом фойе: Лайма Вайкуле привезла новую программу. Лиза два дня готовилась к интервью. Все-таки не какая-нибудь Ирка Салтыкова приперлась с одной минусовкой, (Лайму Лиза уважала), поэтому не хотела, чтобы работа оказалось под угрозой срыва. Неделю назад с моноспектаклем в филармонию приезжал Константин Райкин, а Никитон под видом сока выдул у всех на глазах три бокала «отвертки» и чуть все не испортил вопросом… Лучше даже не вспоминать, что это был за вопрос.

На дворе стояла совсем не весенняя холодина, за минус двадцать. Публика проигнорировала гардероб и два отделения терпеливо мерзла в зале.

Для тех, кто не бывал за кулисами провинциальных цирков, пояснение: арена, занавес и коридор, выходящий во внутренний двор, открытый всем ветрам. То есть температура в зале и на улице мало чем различается.

Костя тоже пошел на концерт, прихватил с собой джин и металлические стаканчики, и наливал «для сугреву» фотокорам. Лиза с Никитоном честно мерзли со всеми два отделения, чтобы не ударить в грязь лицом перед любимой певицей. Та выходила на манеж в шелковых платьях на бретельках и, подворачивая каблучки-рюмочки на цирковых опилках, старалась из последних сил.

Потом они еще минут сорок померзли, ожидая, когда певица придет в себя после этого экстрим-шоу.

Когда же Лиза и трезвый Никита наконец добрались до Лаймы, сидевшей в уголке возле старого обогревателя, созданного местными умельцами, очевидно, на основе электроутюга, они поняли, что та попивает из термоса вовсе не кофе. Скорее всего, это был коньяк. Что, впрочем, не помешало сделать приличное интервью.

Никитон слово сдержал и был нем как рыба — при Лайме. Но надо было слышать, что он орал, когда «группа товарищей» вышла из зоны звуковой досягаемости гримерки. Смысл сказанного заключался в следующем: зачем мы три часа мерзли, когда можно было спокойно напиться с самого начала?!

Лиза молчала. Она взяла у Кости бутылку и сделала несколько глотков из горла. Дыхание на этом, конечно, закончилось, из глаз брызнули слезы. Костя быстро сунул ей в нос кусок сервелада, который она потом сжевала. Стало так хорошо…

— Это что было?

— Джин, — Костя закручивал пробку.

— Сбивает с толку…

Костя взялся отвезти Лизу домой. Дальше она уже ничего не помнила. Очнулась в постели в махровом халате.

— Костя, это ты меня раздел? — Лиза, выпив кофе для храбрости, все-таки решила ему позвонить.

— Я, можно сказать, тебя одел: ты сама начала раздеваться в подъезде — жарко тебе стало. Я твои шмотки собирал сначала на лестнице, а потом по квартире. Но, знаешь, ты все-таки настоящая женщина!

— Почему это?

— Сказала: «Пока не сниму макияж и не приму душ, в постель не лягу!»

— А дальше что?

— Я тебя из душа вынул, надел халат и засунул под одеяло. Закрыл дверь снаружи, чтоб не украли. Так что сейчас приеду, ключи привезу, открою. Ты записку-то не нашла, похоже? Я ее на холодильник прицепил.

— Тоже мне, нашел место, куда записки цеплять… Я в холодильник заглядываю раз в три недели. Ее скорее мама найдет, когда придет уборку делать. Так что покушать чего-нибудь привези…

Костя заехал в небольшой ресторанчик, где готовили кур, и привез две коробки с цыпленком-бростер и штук пять банок с разными соусами. Лизе эта идея понравилась.

— А где шоколадка?! — Она считала, что любой успех надо закреплять новыми требованиями. Безусловно, Костя не обязан был догадываться о том, что она не может жить без шоколада, но это, как в законе — незнание не освобождает от ответственности.

— А что у тебя на холодильнике лежит? Не шоколадка, случайно? — оказывается, его было не так легко выбить из колеи.

— Совершенно случайно, это шоколадка. Но она уже вчерашняя.

— Тогда я ее сам доем.

— Только попробуй!

— Только попробую, — сказал Костя и запихал все, что оставалось от шоколадной плитки, себе в рот.

Лиза потеряла дар речи от такой наглости.

— Ну, ты цыпленка будешь, или его тоже мне сначала попробовать? — Костя проглотил Лизин десерт и теперь, похоже, покушался на еду.

— Нет уж, цыпленка буду пробовать сама, а ты поедешь в магазин за шоколадкой!

— Ты в курсе, что от шоколада развиваются кариес, ожирение и целлюлит?

— У тебя пока что не очень-то развелись… И вообще, откуда такие глубокие познания в медицине?

— Знакомый доктор рассказал.

— Ага, наслышана. Зовут — Марина.

Тут уже Костя затянул паузу секунд на двадцать. Лиза осталась довольна произведенным эффектом: месть за шоколадку удалась.

— Тебе кто рассказал?

— Что рассказал?

— Про Марину…

— Бывшая одноклассница, медсестрой работает. Помню, все мозги пропилила, что их докторша с пациентом связалась, который ее к тому же лет на десять младше. Обзавидовалась вся.

— А еще что рассказывала?

— Тебе не все равно? Мне эту тему обсуждать было не интересно.

Костя молча ел цыпленка. Так и доел молча. Лиза думала, вывалить ему сразу все, что она узнала от Гоши, или подождать более удобного случая?

— Значит, ты в курсе, что я — нарк?

— Я слышала, тебя основательно подлечили.

— Ладно, котенок, поеду я. Труба зовет.

— Доктору привет передавай. Я ею горжусь!

— С чего вдруг?

— Пожертвовать собой ради спасения пациента — это что-то!

— Злая ты, оказывается.

Лиза такой реакции не ожидала:

— Извини. Костя, я не хотела тебя обидеть. Просто дурацкая привычка все время ёрничать. С этими тупыми журналюгами иначе не выжить. И мне, правда, кажется, что твоя врач — хороший человек. И что тебе с ней крупно повезло в жизни…

— Вот ключи, пока не забыл, ложись, спи дальше.

— А ты дашь чесслово, что не обиделся?

— Чесслово.

— Ну, пока, тогда…

И Костя уехал. А Лиза еще долго сидела на полу и рисовала сепией Костин портрет. Это был ритуал: когда она не могла понять, что человек думает, почему совершает те или иные поступки, Лиза рисовала его лицо, иногда всю фигуру, как будто вживалась в него. И этот способ понять человека очень редко давал осечки.