Елена Анопова - Блудная дочь возвращается

Это имя, на которое привыкли опираться, употребляя его и к месту, и не к месту, выплыло не случайно. Голубые, наивные и беспомощные без очков глаза Андрея мне казались каким-то родовым признаком, своеобразной визитной карточкой физической природы Трондов. Такие глаза попадались мне и раньше, и потом. Одни принадлежали горькому пьянице, актёру, которого из жалости взял на свою картину Любомудров, режиссёр «Первой Конной». Другим удалось проявить себя в жизни, которая и для них закончилась рано. Так в одном и том же месте «Мосфильма» - воздушном коридоре между блоками, я столкнулась с двумя знаменитыми носителями этого родового признака - актёром Андреем Мироновым и танцором Мариусом Лиепой. Причём смерть их настигла примерно в одно и то же время, во второй половине 80-х годов, когда мимо Земли проносилась комета Галлея. Третьи просто были прохожими. И всегда эта неприкаянность в глазах, недоумение и вопросы: «Как я сюда попал?», «Где мой дом?». Поэтому неземное происхождение Андрея, о котором мне было сказано «сверху», меня нисколько не удивило. Скорее, растравило любопытство. Оказался он одним из детей Сириуса, которые гроздями сыплются к Земле, переносимые Серой Матерью, или Космической Сущностью Уа-Уа. Оказалось, что физическое тело Серой Матери - комета Галлея, и каждые 76 лет она приносит на Землю новую порцию космических Посланников от жениха Сириуса к своей невесте Алес. Имя им всем - Тронды, принцип - семя жизни. Но как трагична их судьба! Наверно, она сравнима с другими представителями Микрокосмоса, тоже несущими жизнь, шустрыми и целеустремленными, имя которым «легион», - сперматозоидами. Но все они погибают, попадая в плотное, густое тело матки, и в лучшем случае только один достигает цели, выполняя свою высшую задачу - передать свой опыт, в каком бы виде он ни заключался, новому существу. Потерянные и неприкаянные, Тронды бродят по Земле, чувствуя своё высшее предназначение, свою особую миссию (можно сказать, как сейчас модно, харизму), - и не находят ей достойного лона. Им всегда нужна женщина - она даёт им энергию, основу, становится их «ушами». Они с трудом выражают свои мысли, зачастую прибегая к иносказаниям и витиеватым образам, а когда видят, что их не понимают, просто замолкают или переходят на сленг и мат. И при этом чувствуют себя «сынами неба», о чём объявляют во всеуслышание. И тогда новоявленных Христов отправляют в психиатрические лечебницы, где они спокойно доживают свой век и, возможно, находят адекватных себе слушателей. Иногда они рождаются женщинами - и это ещё большая трагедия,…но это уже другая тема. Ведь некоторым всё-таки более или менее везёт. Они адаптируются к внешней среде, за пару-тройку инкарнаций находят «свою» женщину и налаживают связь с Иерархией. Тогда они могут при жизни проявить себя, выполняя и тайную, и явную миссии. Андрей, как и Христос в своё время, оказался из этих счастливчиков, хотя трудности у него всё равно оставались. Он где-то в глубине себя всё «знал», но не умел высказать так, чтобы это было понятно. Зачастую мне приходилось «считывать» с него смысл сказанного и толковать это по-своему, иначе просто до меня не доходило, что он имеет в виду.

Когда мы посещали кого-то и были на людях, как правило, вещал он, и выходило у него очень даже складно. Но многие откровения, слетавшие с его губ, уже были мне знакомы, так как были плодом наших многочасовых сидений на кухне. Видимо, одним из стереотипов, впитанных Андреем в его странствиях по Земле, было его мнение, что женщина «питает» мужчину, «содержит» его, делая своим рупором и плодом своего самовыражения. Сама же должна оставаться в тени, «не выступать и не рыпаться». В этом, безусловно, и Людмила Ткаченко сыграла свою роль -она всегда мечтала о таком распределении ролей в эзотерической паре. Психоаналитик определил бы это как комплекс. Но что поделаешь, Андрею такая расстановка сил импонировала. Он даже ставил меня в пример другим: «Видите, она может так сидеть в покое и молчать часами, сколько потребуется». Я действительно не испытывала особых трудностей - вещать мне было неинтересно, я не нуждалась в поклонении и одобрении заворожённых слушателей. Но мне было скучно, я с нетерпением ждала, когда же все перейдут к чаю и разговор примет более бытовой характер. Я понимала, что это тоже для меня необходимый опыт смирения, то, что мы потом назвали «работа с отклонениями», но я ощущала нехватку лёгкости общения, шуток, пустой болтовни без всякого напряжения. До времени мне всё-таки удавалось задавить свои порывы. Тем более звание Тронда, его высокая миссия, статус которых и я старалась всячески поддерживать, убеждали меня в моей подчинённой функции в этом тандеме.

Так пролетело лето. За это время мы, кажется, освоили почти весь Алфавит Алес, который в записях Андрея выглядел как таблички и умещался в один тоненький блокнотик. Пришло время освобождать наш милый приют, что мы сделали с некоторой грустью. И это естественно - мы возвращались к бытовой неустроенности, скучным повседневным хлопотам, семейным проблемам и тому подобное. Наступала осень, расставаться не хотелось, да и рано было. Мы чувствовали незавершённость общей работы, да и интерес друг к другу был ещё силён. Правда, интимные отношения свелись почти к нулю: я никогда не была пылкой любовницей, видя в близких отношениях скорее ритуал, нежели наслаждение, а Андрея причислить к категории сильных мужчин было довольно трудно даже в первые дни нашего союза. Впрочем, я не помню, чтоб меня это особенно напрягало.

Мы вернулись по своим домам: Андрей в коммуналку на Горького, я к родителям, и занялись разводами. У меня прошло всё более или менее нормально, тем более, что инициатором официального оформления был Юрка. Он проговорился, что его на это подтолкнул «ребе Гальперин», его «крёстный» папа (если так можно выразиться о некрещёном еврее), профессор ВГИКа. Этот человек, когда-то преподававший Юрке операторское мастерство, отличался особой расчётливостью, предусмотрительностью и честолюбием. Помню, он чуть ли не до инфаркта переживал, что его не посадили в президиум на партийном собрании «Мосфильма», хотя не снимал он уже лет тридцать. О своём единственном фильме, за который он получил Сталинскую премию, - «Трактористы», он мог с гордостью вспоминать часами. Квитанции за квартиру и телефон он собирал десятилетиями, опасаясь, что они могут прийти повторно и придётся платить. Свою старую «Волгу» он выводил из гаража раз в год, чтоб не заржавела, и это был целый ритуал. Однажды он уговорил нас поехать с ним и его супругой в Калугу на их машине. Чтоб не обижать старика, мы согласились. Вёл он машину со скоростью не более пятидесяти километров в час - я просто одурела от этой поездки. Когда мы отправились в музей Циолковского, он оставил около машины жену, милую старушку, стеречь автомобиль. Несмотря на все эти причуды, а может, и благодаря им, он был для Гантмана объектом почитания и служил авторитетом во всём.