Чимаманда Адичи - Лиловый цветок гибискуса

На следующее утро Кевин привез два полных баллона с газом и положил их в багажник вместе с мешками риса и бобов, несколькими бататами, гроздями зеленых бананов и ананасами. Мы с Джаджа ждали его возле гибискусов. Садовник подстригал бугенвиллию, и подравнивал цветы, безрассудно высунувшие свои головки над остальными. Несколько кучек опавшей листвы, собранных граблями под деревьями франжипани, уже ждали, пока садовник сгребет их в тележку и выбросит.

— Это расписание на неделю в Нсукке, — сказал папа. Листок, который он решительно вложил мне в руки, мало отличался от того, что висел над моим столом. Папа добавил по два часа «общения с кузенами» к каждому из дней.

— Вы можете отступить от расписания во время поездки в Аокпе с тетушкой, но не более того, — добавил он сурово. Когда отец обнимал нас с Джаджа, его руки дрожали.

— Я никогда не разлучался с вами дольше, чем на день.

Я не знала, что ответить, но брат кивнул:

— Мы увидимся всего через неделю.

— Кевин, езжай аккуратно. Ты меня понял? — повторял папа, пока мы устраивались в машине.

— Да, господин.

— Заправишься на обратном пути, на Девятой миле. И не забудь привезти чек.

— Да, господин.

Папа попросил нас выйти из машины. Он снова обнял нас обоих, погладил по плечам и попросил не забыть произнести молитву всех пятнадцати тайн Розария, пока мы будем ехать. Потом нас обняла мама, и мы снова забрались в машину.

— Папа все еще машет, — Джаджа смотрел назад через зеркало дальнего вида, пока Кевин выводил машину со двора.

— Он плачет…

— И садовник тоже машет, — продолжал Джаджа, делая вид, что не слышит меня. Я достала из кармана четки, поцеловала распятие и начала молитву.

За окном проносились почерневшие кузова машин, брошенных на обочине. Некоторые из них стояли здесь так давно, что покрылись ржавчиной. Я пыталась представить себе людей, которые когда-то ехали в них, понять, что они чувствовали перед тем, как разбилось стекло, смялся метал и вспыхнули языки пламени. Я не сосредотачивалась на таинствах молитвы и знала, что Джаджа тоже слушает невнимательно, потому что он все время забывал, когда приходила его очередь читать. Примерно через сорок минут я увидела вывеску «Университет Нигерии, Нсукка» и спросила Кевина, добрались ли мы до места.

— Нет, — ответил он. — Еще немного.

Возле городка под названием Опи, где на покрытых пылью указателях к церкви и школе тоже значилось «Опи», оказался полицейский пост. Большую часть дороги занимали старые покрышки и бревна с гвоздями, для проезда оставалась узкая колея. Когда мы подъехали, полицейский взмахом руки велел нам остановиться. Кевин зарычал, затем потянулся к бардачку и, достав банкноту в десять найра, протянул ее полицейскому в открытое окно. Тот шутливо отсалютовал, улыбнулся и взмахом руки велел нам проезжать. Будь в машине папа, Кевин никогда не решился бы дать взятку. Когда отца останавливали полицейские или военные, он не жалел времени: предъявлял им документы, позволял им обыскивать машину, делать все, что угодно, но не давал им денег. «Нельзя становиться частью того, против чего мы боремся», — любил повторять он.

— Въезжаем в Нсукку, — сообщил Кевин спустя несколько минут. Дорога шла мимо рынка.

Лавочки со скудным товаром на полках грозили рухнуть и засыпать вся узкую полосу проезда, без того забитую рядами брошенных машин, уличными торговцами с подносами на головах, мотоциклистами, мальчишками, толкающими тележки с бататом, женщинами с корзинами в руках и нищими, которые поднимались со своих циновок, чтобы помахать нам руками. Теперь Кевин сильно сбавил скорость, потому что ему приходилось объезжать ямы, расположенные в самых неожиданных местах, и повторять сложные маневры движущейся впереди машины. После рынка мы оказались на участке, где обочина с обеих сторон обрушилась, а дорога сузилась еще сильнее. Здесь Кевину пришлось остановиться, чтобы пропустить идущие навстречу автомобили.

— Мы добрались до университета, — наконец объявил он.

Над нами возвышалась широкая арка с черными металлическими буквами, которые гласили: «Университет Нигерии, Нсукка». Широко распахнутые ворота охраняли люди в темно-коричневой униформе и беретах того же цвета. Кевин остановил машину и опустил стекла:

— Добрый день. Не подскажете, как проехать на Маргарет Картрайт авеню?

Охранник с помятым, как скомканная одежда, лицом, стоявший ближе всего к дороге, сначала спросил: «Как поживаете?» — а потом пояснил, что Маргарет Картрайт авеню находится совсем рядом. Нам следовало ехать прямо, затем повернуть направо и практически сразу — налево. Кевин поблагодарил его и двинулся дальше. Я увидела лужайку цвета шпината, посередине которой возвышалась статуя льва, вставшего на задние лапы и выгнувшего хвост. Я не заметила, что Джаджа тоже смотрит на него, пока он не прочитал слова, написанные на пьедестале: «Восстановить достоинство человека». Затем пояснил:

— Это девиз университета.

На Маргарет Картрайт авеню по обеим сторонам дороги росли гмелины. Я представила, как во время сезона дождей эти деревья склоняются друг к другу, превращая улицу в темный тоннель. Сначала мы проехали дуплексы с местами для парковок, покрытыми гравием, и табличками «Берегитесь, злая собака» в палисадниках. Потом вдоль дорог потянулись ряды бунгало с подъездными дорожками, которые вмещали только две машины. И наконец мы увидели многоквартирные дома, окруженные голой землей вместо дорожек и парковочных мест. Кевин ехал медленно, непрестанно повторяя номер дома тетушки Ифеомы, словно это могло помочь отыскать его быстрее. Нужным оказался четвертый с начала улицы: высокое обезличенное здание, покрытое синей, облезшей от времени краской, с телевизионными антеннами, торчавшими над балконами. В доме было по три квартиры с каждой стороны. Тетя жила на первом этаже, перед ее окнами раскинулся маленький яркий садик, обнесенный колючей проволокой. Розы, гибискусы, лилии, иксоры и кротоны росли в нем вплотную — все вместе очень походило на нарисованный праздничный венок. Тетушка Ифеома показалась из квартиры в футболке и шортах. Кожа на ее коленях была очень темной.

— Джаджа! Камбили! — она вытерла мокрые руки, едва дождавшись, пока мы выберемся из машины, и прижала нас к себе так крепко, что мы оба поместились в ее объятиях.

— Добрый день, госпожа, — поздоровался Кевин, открывая багажник.

— Вот это да! Неужели Юджин считает, что мы голодаем? — удивилась тетя. — Что, даже мешок с рисом?

Кевин улыбнулся:

— Oga [72] Босс, начальник ( игбо ). сказал, что это гостинцы.

— Ух ты! — вскрикнула тетушка, заглянув в багажник. — Газовые баллоны? Ах, nwunye т , не стоило ей так беспокоиться! — и тетушка Ифеома исполнила маленький танец, двигая руками, словно веслами, и громко топая ногами.